И во всем это было столько тоски, что даже самые теплые одеяла не грели в роскошной кровати.
В эту ночь, измаявшись от бесконечных размышлений о бессмысленном, Дебора тихонько выскользнула из спальни, сунула ноги в кроссовки Билли, в которых он обычно стриг газон, натянула поверх ночнушки свитер и вышла в благоухающую ночь.
Пронзительно пели самые рано проснувшиеся пташки. В деревне не светилось ни одного окна, и темнота казалась густой, теплой. Осторожно ступая по газону, Дебора вышла за высокий забор и направилась было к громко вздыхающему морю, но тут ее слуха коснулась очень тихая песня. Да такая прекрасная, что ее сердце встрепенулось, а потом преисполнилось надеждой.
Развернувшись в другую сторону, Дебора последовала за мелодией, подобно очарованной сомнамбуле. Миновав магазинчик Кенни и кофейню, она достигла лужайки дома, где прежде жила Камила, а теперь бездельник Эллиот. Когда-то здесь царил идеальный порядок, а теперь она ударилась о брошенный велосипед, а потом споткнулась о шезлонг, но даже не заметила этого.
Глаза привыкли к темноте, и перед ней возник Эллиот, который тихо напевал, сидя на крыльце. Он будто был осыпан золотистым сиянием, и его чарующий голос пробуждал в ней надежды, а также жгучее желание отдать ему все, что у нее есть. Не думая, что делает, Дебора подошла ближе и остановилась в каком-то шаге. Он увидел ее и осекся.
— Вот черт, — пролепетал почти испуганно.
Деборе понадобилось несколько минут, чтобы совладать со своим волнением.
— Так вот какой у тебя дар, — прошептала она и села рядом с ним. — Это было по-настоящему чудесно, Эллиот.
— Все так думают, — удрученно кивнул он. — Ужасно.
— Что в этом ужасного?
— Однажды одна леди расцарапала себе грудь, пытаясь вырвать сердце и отдать его мне.
— О.
— Ага.
Они сидела плечо к плечу и молча встречали неторопливый рассвет. Дебора спрашивала себя: могла бы она устоять перед такой властью над людьми? И ответ страшил ее.
— Ты самый лучший человек из всех, кого я знаю, — призналась она искренне.
Он недоверчиво и неуверенно засмеялся.
***
— Искренность, — щедро намазывая топленым шоколадом вафли, провозгласил Холли, — вот что самое важное для художника. Да и для любого разумного существа, что уж тут мелочиться.
— И? — буркнул Фрэнк. — Так обязательно трепаться об этом перед толпой журналистов?
— Да брось. Нам нечего скрывать. Мы все взрослые люди и живем, как нам нравится.
— Я просто не понимаю, зачем об этом кричать на весь мир. Это ведь не только твоя личная жизнь.
— А что такого-то?
Тэсса пила кофе, не вмешиваясь в этот спор.
Ее сдержанность не нравилась Фрэнку еще больше болтливости Холли. Вот бы она почаще делилась своими мыслями, а Холли — пореже.
Никто из них со вчерашнего дня не выходил в интернет. Тэсса сохраняла слегка напряженную молчаливость, Холли выглядел очень довольным собой. Он свое дело сделал — сообщил миру все, что ему хотелось — а как уж мир отреагирует на это, ему было плевать.
— Я тебе объясню, что такого, — с несвойственной ему запальчивостью воскликнул Фрэнк, — теперь в каждой твоей неудачной картине люди будут видеть зловещее влияние Тэссы.
— Постой-ка. С чего это мне рисовать неудачные картины?
— В твоих творческих кризисах, плохих настроениях, в провалах и падениях — будут винить Тэссу. Потому что ты-то у нас светоч, а она — падший инквизитор, которая едва не разнесла Лондон.
— Тебе надо что-то делать с таким мрачном взглядом на вещи. Послушай, есть тибетские техники релаксации…
— Ты же не думаешь, что обыватели благословят союз гения и чудовища?
Осознав, что его слова могут еще сильнее задеть Тэссу, Фрэнк махнул на Холли рукой, все равно его бешеную экстравертность не унять, и отправился за утренней газетой.
Эллиот так небрежно швырнул «Хронику Нью-Ньюлина», что она не долетела до крыльца несколько ярдов. Гадая, какие еще скучнейшие инквизиторские воспоминания Йен Гастинг излил на беззащитную бумагу, Фрэнк поднял издание и мельком глянул на передовицу. Да так и замер.
Йен Гастингс процитировал все ведущие мировые СМИ, потрясенные откровениями Холли Лонгли.
Фрэнк ошарашенно смотрел на заголовки и не знал, как показать такое Тэссе.
Глава 19
Камила с таким удовольствием погрузилась в чтение статьи в интернете, что даже забыла про тост с яйцом.
— «Штатный психолог нашего издания, — с выражением процитировала она вслух, — отметил, что Холли Лонгли явно страдает от чрезмерного благополучия. Мальчик, родившийся с серебряной ложкой во рту, никогда в жизни не сталкивался с бедностью, горем и опасностью. Избрав своими спутниками убийцу и падшего инквизитора, он явно моделирует ситуацию, в которой реликтовая часть его мозга вырабатывает адреналин. Это связано с тем, что люди по природе своей не созданы для счастья. Мы не успеваем за эволюцией, и наши инстинкты подталкивают нас к борьбе и выживанию»… Выживанию! — повторила она, задыхаясь от смеха. — Уж кто-то, а Холли крайне далек от выживания. Если подумать, он тут отлично устроился: с одной стороны — Тэсса, которая терпит его капризы, с другой — Бренда с клубникой. Я уж не говорю о Фрэнке, чья самая страшная тайна в том, что он невыносимый добряк. Аж бесит!