Остановившись посреди улицы, Джон одобрительно кивал в такт ее прихлопываниям и притоптываниям. Босые пятки по сухой земле стучали звонко, как кастаньеты. Красота молодости и задора так и манили тоже пуститься в пляс. Когда-то Джон был чемпионом по быстрому фокстроту, и яркие юбки Джейн лихо закручивались вокруг его бедер.
— Я бы с тобой потанцевал, милая, — с сожалением сказал он, — да только видишь ли какое дело, совсем колени никуда не годятся. А ведь они мне нужны, как никогда.
Тут призрачная дева вдруг присела на корточки, подула на крепкие заплатки на штанах, которые прикрывали вышеупомянутые суставы, а потом хрустально-нежно засмеялась, вскочила и протянула руки Джону, снова приглашая его присоединиться к ней. Он недоверчиво поднял сначала одну ногу, потом другую, присел, привстал, а потом с величайшим сожалением замахнулся тростью, проявляя общечеловеческую неблагодарность.
Нечисть взвизгнула и унеслась прочь, а Джон легкой и юной походкой направился обратно к дому.
***
Проснувшись ночью от пронзительной волынки, Тэсса вдруг поняла, что ее дом остался единственным в Нью-Ньюлине, не защищенным остролистом.
Что же, сапожник всегда ходит без сапог.
Мысленно чертыхаясь, Тэсса осторожно выбралась из кровати и спустилась вниз, не тратя времени на одежду и обувь. Она нисколько не сомневалась в том, что холодно не будет.
Ночь встретила ее яркими крупными звездами, ароматом костра, дикой музыкой, в которой не было ни ритма, ни мелодичности, а одна только первобытная дикость. Эта музыка звучала как пульсирующая кровь, как крик, как стон. Девятнадцать танцующих дев выстроились кругом на поляне перед пансионом, и их одеяния трепетали как белое пламя.
Тэсса хрипло закричала, приветствуя своих сестер, и от их ответного крика вздрогнуло небо. Она побежала в их круг, ощущая, как все тело вибрирует от нетерпения, а сердце горит от невероятного возбуждения. Круглая луна подсвечивала ей дорогу, а ветер срывал лепестки цветов и бросал Тэссе под босые ноги.
Это была волшебная ночь, это была последняя ночь. С рассветом живая женщина займет свое место среди камней, и слепой скрипач будет вечно вести за собой волынку. Ожидание сводило Тэссу с ума сильнее, чем самый пылкий любовник. Ее прекрасный предсмертный танец станет самим совершенством, поэзией тела и исповедью тоже. Она успеет рассказать о себе этой ночи прежде, чем сгинуть навеки. Звезды ее услышат, сестры ее услышат, примут в свои объятия и окружат своей любовью.
Костер уже разгорался под ее ногами, скорость нарастала, ночь становилась гуще, плотнее, ложилась на плечи, прижималась к животу и груди. Тэсса ощущала, как начинают гореть ее пятки, как раскаляется воздух в легких. Смычок все быстрее терзал струны, и скрипка почти визжала от напряжения. Волынка не успевала за ней, звучала лирично, тоскливо, в ней не было страсти, а только печаль. Она разбивала сердце на мириады острых осколков, осыпающихся по телу кровавыми иголками.
Девятнадцать танцующих дев взялись за руки и встали в хоровод. Их песни закружились в ночи, и Тэсса слышала все сразу и каждую по отдельности. Разные и похожие истории о том, как люди украли чужую силу. Как похоронили чужую молодость. Как изуродовали чужую красоту. И обида перетекала в ненависть. И горе превращалось в злобу. И месть становилась единственной целью.
И Тэссе захотелось защитить каждую из своих сестер, спрятать их между ладоней, чтобы никто и никогда больше не коснулся, больше не обидел. Но они уже не нуждались в защите, а хотели насытиться новыми бедами, новыми страданиями. О, несколько лет назад Тэсса могла бы многое кинуть в этот костер, но сейчас в ней плескалась одна чистая, бескрайняя любовь. И оттого ее танец оставался одиноким, а девы обступали ее все плотнее и плотнее, и не было больше в их намерениях ничего доброго. Они призывали в свой круг союзницу и теперь злились из-за того, что ошиблись.
Тэсса остро ощутила, как изменилась атмосфера. Сказка разбилась о зловоние нечисти, а вечность обернулась пшиком. Вместо любящих объятий ее ждали оскаленные пасти и полуистлевшие мертецы. А скрипка все надрывалась, переходя в пронзительный зловещий скулеж.
Смерть, которая совсем недавно казалась такой заманчивой, такой утешительной, обнажила свою отвратительную и пугающую морду. И Тэсса впервые за много лет ощутила себя в ловушке, из которой ей ни в какую не вырваться. Беспомощность — забытая, непривычная, детская, — неожиданно обожгла ее вспышкой ледяной паники, а потом круг разомкнулся, и зловеще-сложная физиономия Фрэнка возникла прямо перед Тэссой.