Псевдо-волки были не единственными обитателями моего собственного мира, и однажды я выбрал день и час, дабы поностальгировать в другом месте.
Я иду на восток и вижу трёхэтажное здание, сбоку которого — лестница. Бывшая парикмахерская, бывший военный штаб, а ныне — центр обслуживания населения. Когда-то я считал всё это своим кораблём, а самого себя — пиратом. Я взбирался на лестницу, точно на мачту, и оглядывал всё вокруг, как юнга и/или капитан. Спустившись, я иду на запад и вхожу в «чащу», которое всего-то — заросли акации, волчьих ягод, барбариса и тигровой лилии, но для меня маленького всё это было тропическим лесом, а сам я — сэр Ливингстон. Все меня слушают и подчиняются, а я совершаю открытие за открытием. Как полицейский, я гордо обхожу все свои «владения», и созерцаю всю красу природы. И наблюдаю в оба: вдруг на горизонте появится преступник? Тогда я его обязательно «арестую», а если найду на земле мусор, то соберу и донесу до утилизационных урн. Куда же я направлюсь теперь?
Старое, ветхое, полуразрушенное, почти развалившееся здание находи-лось много к югу от моего пристанища. Его стены, состоявшие из ракушечника, были все в норах, в которых обитали жарким летом гигантские чёрные сверчки. Я любил бывать здесь: я представлял, что этот большой дом — мой генеральный штаб, а я — единственный его управитель. Воображение у меня было немыслимым с детства, но здание это пахло не только сыростью — тут имело место и то, что бывало, происходило на самом деле, а не только в мире фантазии. И вот, стоя позади, находясь напротив данного сооружения, некогда являвшегося центральной конторой, я предался смутным воспоминаниям, от которых также, равно как и от волков, остались лишь мутные, неясные следы.
Я помню, как ехал в общественном транспорте, а после мне пришло со-общение. И я, выйдя вон, сломя голову, со всех ног поспешил туда, откуда был слышен зов. Спустя мгновения (как же быстро, не правда ли?) я уже стою у вышеописанного остова, где меня поджидает некое существо, которого также нет на планете Земля. Оно мне угрожает, что-то требует и настроено весьма недружелюбно. Оно берёт в заложницы какую-то девочку и гоняет меня по кругу, раздавая задание за заданием. Отчего-то я их беспрекословно выполняю: видимо, нелюдимым был я не всегда, и ничто человеческое мне не чуждо. Ради человека, которого в этой, реальной жизни я не припомню, ради совершенно чужой мне души я надрывал все свои и без того ограниченные физические возможности, а после испытывал радость и облегчение, ибо злое существо по исполнении всех непонятных мне даже сейчас требований отпустило незнакомку и испарилось само. Оно было страшным, диким, невообразимо странным, неестественным по своей сути. Оно было выше меня головы на две, но я не помню, была ли у него голова — а если и была, то человеческая ли?
За конторой был палисадник, который я считал лесом, а себя — Маугли, Тарзаном, Робинзоном Крузо. Мне так нравилось проводить всё своё время среди этих мелких светлячков, жуков-носорогов, пёстрых махаонов, шмелей и ос. Ныне я жалею лишь о том, что, собирая гербарий, я прикалывал иглой либо булавкой некоторые экземпляры к белому, чистому листу бумаги — лучше бы я оставил всех этих существ в живых! Они заслуживают счастья куда больше, чем люди; их мстительность, их злопамятство находится в зачаточном состоянии.
Я помню, как прилетела пчела и уселась мне на ладонь (а всё потому, что пыльца от цветов из-за ветерка оказалась и на мне, но аллергиком я не являюсь). Она долго ползала, а после взяла и укусила! Было больно и обидно, но пчела умерла и сама. Нет, я не убивал её: она упала в густотравье. Пчела не была злой: намеренно она не кусала — просто сработал защитный рефлекс. А вот люди — те самые люди, от которых я многие годы упорно бегу — они причиняют вред вполне осознанно, и многих из них исправит лишь могила. Некоторые из них говорят, что таким образом подшучивают надо мной, но, уловив момент, подкрасться и громко крикнуть в ухо — это, мягко говоря, моветон. Наложить снега за шиворот, дать подножку, обидно обозвать — это ещё мелочи; а вот их гнусные сплетни, их жестокое поведение, их необоснованная зависть — неудивительно, что я держусь особняком, я как бы в стороне, и мой уход от реальности самый разнообразный.