– Обязательно нужно было посвящать его во всем эти дела – чаты, переписку?
– Просто хотела привести ему пример умного человека.
– Агента69? А кто он?
– Не знаю. Парень один.
– Парень шестидесяти девяти лет? Или это его любимая поза? Или он с шестьдесят девятого года?
– Да ладно. Мне все равно это.
– А как же ты его представляешь?
– Никак.
– Светлое теплое пятно?
– Ну, вроде того. Это раньше по почерку можно было что-то угадать о человеке. У нас в классе был пацан – писал одни палочки, почти без наклона, очень мелко. Учителя убивались над его диктантами. Но для него там были буквы, слова, смысл. Он протестовал против двоек. А сейчас у всех одинаковый почерк – Times New Roman. Он иногда ставит смайлы. Не в тех местах, где смешно, а в тех, где особенно тоскливо. И смайл улыбается: это не так уж и тоскливо, это ерунда, это можно пережить. А я даже смайлов не ставлю, только иногда – скобки. Тоже не там, где смешно, а где хотелось бы пошутить, но чувство юмора спотыкается. Виртуальные письма – самая большая иллюзия, которую я знаю.
– Слушай, Констанция, а если он лысый дядька с пивным животом?
– Да мне все равно как бы. Он стихи пишет замечательные.
– А в реале – с кем знакомишься?
– Ни с кем. «Меня зовут Костя», так?
– А там тебя как зовут?
– Лиза.
– Лиза, стихи – это такая чушь. Ты молода, ты отлично выглядишь. По-моему, это ограниченный Влад тебя программирует на депрессию, а не ты его. Тебе отвлечься надо. Хотя бы не жить с ним под одной крышей. Вообще не понимаю, как люди могут жить в таких шумных семьях.
Констанция смотрела в чашку, кивала, но было заметно, что слушать меня ей неохота. Мы ушли из кафе и расстались на площади.
У меня даже мысли не возникло ответить откровенностью на откровенность. Да и слов таких не было. Альфонс или эскорт-услуги – все не то. Я не считал себя проституткой, потому что не работал в публичном доме или на окружной. Конкуренты меня не выслеживали. Сутенеры на психику не давили. Кислотой никто облить не угрожал. Я просто встречался на досуге с несколькими дамами. В это уж точно не следовало никого посвящать.
А бывшие заказчики прислали мне письмо: «Уважаемый Дмитрий, с большим сожалением получили ваш отказ от работы. Мы вас не торопим. Статья о косметических новинках пока никем не написана, менять копирайтера нам не хотелось бы. Ваш стиль нас всегда устраивал. Статья нужна к началу апреля. Гонорар будет удвоен. Пожалуйста, обдумайте наше предложение еще раз».
Анна Ивановна продиктовала следующее:
– После дождя в лесу появляются грибы: подосиновики, подберезовики и боровики.
– Вы когда-нибудь видели такие грибы? – спросил я.
– Нет.
– И вы не смогли бы их описать?
– Конечно, нет.
Я немного успокоился. Можно посмотреть в Интернете, что из себя представляют «подберезовики», или как выглядят «боровики», но мне это уже не нужно!
– А что такое «орех макадамия» вы знаете?
– Да, самый дорогой орех в мире. Он в Австралии растет. По вкусу – как фундук, только нежнее. Мне муж привозил.
Я думал о нежном орехе, о статье, о том, что Анна Ивановна – мой самый лучший вариант, и что после нее еще нужно зайти к Ларисе Олеговне.
В Ларисе Олеговне больше всего меня раздражал отвратительно-сладкий запах духов. Она напоминала чисто вымытую большую свинью, с розовой, натертой духами шкурой. Трахаться любила в стандартной позе – только так могла что-что чувствовать. Я же научился следить за ее реакциями и прекращать действо сразу после ее оргазма. Собственная разрядка меня уже не волновала. Я уходил с чувством выполненного долга, деньгами и относительно чистой совестью.
Со временем психологические терзания притупились. Просто между мной и остальными миром возникла тайна, которую нужно было тщательно хранить. И мне перестало быть интересно, как другие справляются с этой проблемой или как другой парень чувствовал бы себя на моем месте. Сам для себя я все решил – я справился. Осталось привыкнуть к побочным эффектам – пилюли, выпивка и стойкое отвращение к женскому телу делали меня угрюмым и нервным.
-7-
– Как ты вырвалась от него?
Она улыбнулась.
– Мы не семейная пара. Мы не живем вместе. Он уехал проведывать прежнюю семью, а я пошла к тебе.
– Здорово.
Она тоже сказала, что я выгляжу мрачно, но я покачал головой.
– Все нормально. Я втянулся. Просто секс сам по себе меня уже не очень интересует.
– Это понятно. Никто не занимается работой в свободное от работы время. Ты должен хотя бы иногда кончать.
– Все нормально, – повторил я.
И мы поняли, что проведывать друзей в этот раз не поедем. Или она больше не хотела пахнуть мной, потому что я сам уже потерял собственный запах.
– Как ты думаешь, как долго я смогу работать? Как твои знакомые?
– Некоторые до сорока пяти держатся. Но они не глотают таблетки для эрекции. Им больше нравится сам процесс как таковой. Организм самонастраивается.
– Надеюсь, так и будет. Я очень реагирую на запахи. Если запах неприятный, меня выворачивает, кого бы я ни представлял.
– А кого ты обычно представляешь? Киру Найтли?
– Тебя.
Она хотела это услышать. Я это сказал. Пусть даже из вежливости.
– Ты мне так помогла, Ася! И протекцией, и советами, и таблетками, и дружеской поддержкой. Если я могу что-то для тебя сделать…
– Можешь. На самом деле, есть одна просьба…
– Что угодно.
– Если тебе позвонит Сергей, не спи с ним.
– Я бы и так не стал.
– Ты не би?
– Нет.
– С мужчинами вообще не будешь работать?
– Нет.
– Почему? Что за предрассудки? Тебе кажется, что с женщинами ты можешь контролировать ситуацию, а с мужчинами не сможешь? Это заблуждение. Есть пассивные клиенты.
– Нет, Ася. Не продолжай. Я уже оценил радиус твоего круга знакомых.
– Разница на самом деле не так велика, – она пожала плечами. – Или тебе хочется думать, что мужчины не так испорчены?
– Ты не можешь знать разницы.
– Говорят, у меня мужской склад ума.
– Да, конечно. У тебя холодная, взвешенная логика. Но склад ума – это еще не склад тела. Я думаю, что даже отношение к проституции у мужчин и женщин очень различно. Для женщины более естественно быть опекаемой, получать подарки или денежные поощрения. Для мужчины главное – завоевывать мир, покорять. Чувствуя себя наемником, нельзя покорить мир. Это значит, самому быть покоренным, не иметь права выбора, не иметь свободы, не иметь даже свободы распоряжаться собственным телом. Быть проституткой – это отказаться от себя самого, потерять себя, втоптать в грязь. Не знаю, рассказывали ли тебе твои знакомые, но после такой работы, лично я не могу поверить, что смогу заниматься сексом добровольно, что мне перестанут сниться клиторы каких-то старух, что когда-нибудь я смогу что-то чувствовать.
– Разве что-то меняется? Ты же побеждаешь их…
– И себя тоже.
– Нужно просто уметь отвлекаться, – сделала вывод она.
– Да.
Я сам это советовал Констанции. И я тогда в это верил.
– Да, Ася, – повторил я. – Я научусь. И я тебе очень благодарен. У меня их несколько, этих дам, они все разные, все сложные. Это не один Сергей Михайлович. Мне труднее отвлечься.
Спиртного не хотелось. Ася тоже избегала курить, чтобы папик не учуял постороннего запаха.