— Увы… Адвокат, секретарь суда.
Крефтинг разочарованно свистит.
— Ну, из вас-то мы, пожалуй, попробуем сделать моряка, — говорит он так, что можно понять: «Несчастье еще поправимо, не унывайте». — И вот что: давайте обедать вместе.
Нансен благодарит.
А тюленей все нет…
Нансен слонялся по палубе, следя за ледовыми чайками. Красивые птицы: незапятнанная белизна, легкий полет! А бросьте-ка за борт какую-нибудь дрянь, объедки — и с хриплым криком ледовая чайка кинется вниз, будет рвать мясо, жадно глотать куски. Зато как милы весело чирикающие пуночки, напоминающие норвежских воробушков!
Ничто не предвещало в этот день шторма. Но к вечеру сильно упала стрелка барометра. «Викинг» находился у кромки льдов. Крефтинг, отчаянная голова, направил судно прямо в их гущу. Маневр рискованный, зато «Викинг» не унесет так далеко, как в открытом море.
Шквал, еще, еще… Закачались льдины, пошла волна, а когда стемнело, сквозь свист ветра, треск и грохот ломающегося льда едва улавливались слова команды.
Крефтинг был на шканцах. Странное дело — он повеселел и, казалось, отлично чувствовал себя:
— Лево руля! Круче!.. А-а, Нансен! Держитесь, волна не отдает то, что взяла… Вас не мутит?.. Я же говорил, что из вас получится моряк… Еще лево, лево, черт возьми! «Когда-нибудь да будет этому конец», — как сказала одна лисица, когда с нее…
Пренеприятиейший треск помешал Нансену дослушать любимую поговорку капитана — на палубу рухнула часть фальшборта, лопнула обшивка шканцев. Ларсен — он стоял рядом с капитаном — торопливо зашептал:
— Господи помилуй! Я говорил, я говорил… Бочку — в воскресенье…
Но недаром Крефтинга считали одним из самых отчаянных полярных мореходов. Другой бы смалодушествовал, попытался выйти изо льдов, а этот, веря в себя и в свой корабль, пошел в самую гущу. И ведь в конце концов выбрал местечко, где волна ослаблена льдами и «Викинг» мог спокойно переждать шторм. Конечно, он рисковал — но чего же можно добиться без риска в полярных морях!
— Ну, вот вам и морское крещение! — сказал Крефтинг студенту. — А что, если мы с вами спустимся вниз и выпьем по чашке горячего кофе, а?
Корабль-легенда
Хотя команде роздали ножи, точильные бруски и багры для промысла, дозорный по-прежнему впустую вертелся в бочке — за все время попались лишь одиночные тюлени. Зато далеко над линией льдов заметили мачты сначала одного промыслового парусника, а потом и другого.
Пошли к ним: надо было узнать новости. Баллон старался угадать по оснастке, что это за корабли.
— Ну да, двойные марса-реи, лопни мои глаза! — рассуждал он. — Такие были у «Лабрадора», но только он не заходит теперь в здешние воды. «Вега» это, вот кто!
— Та самая «Вега»? — усомнился Нансен.
— Та самая. Эх, как встречали ее, когда она вернулась! Королей так не встречают. Пальба, флаги, фу-ты ну-ты!..
Вечером суда сблизились. Нансен смотрел на корабль. Три года назад Адольф Эрик Норденшельд прошел на нем вдоль берегов Европы и Сибири с запада на восток, одолев Северо-восточный проход в полярных морях. Да, «Вега» прогремела на весь мир. А теперь она снова простой промысловый парусник и ищет во льдах все ту же детную залежку.
С утра свежий бриз наполнил паруса «Викинга» и шедшей впереди «Веги». Нансен поднялся в дозорную бочку. Встреча с «Вегой» взволновала его, надо было честно в этом признаться. Вот Норденшельд — он боролся и победил. Сколько людей завидуют ему! И он, Нансен, тоже завидует. Разве можно сравнить жизнь такого героя, как Нордсншельд, с прозябанием зоолога? Препарирование, микроскопы, пробирки, мензурки, запах лабораторных спиртовок вместо запахов моря…
Он бы и сейчас сидел не в дозорной бочке, а за столом библиотеки, над атласом моллюсков и инфузорий, если бы не профессор Коллет. Добрый, чуткий Коллет! «Видите ли, одна зверобойная компания просит меня сделать рейс на ее судне и подумать, как лучше искать лежбища тюленей; но я полагаю, что вы справитесь с этим не хуже меня». Наверное, добряк Коллет просто заметил, что студента тянет на вольный воздух, и устроил эту поездку.
Размышляя таким образом, Нансен снова и снова спрашивал себя: не вышла ли у него вообще ошибка с выбором профессип? Чего ему, в сущности, хочется? На что способен господин студент Фритьоф Нансен?
В школе он наиболее успевал в естественных науках: и математике. Сейчас, пожалуй, его больше всего интересуют физика и химия. Если говорить начистоту, то зоологию он выбрал потому, что она, казалось, сулила приятную жизнь среди природы, каким-то образом связывалась с охотой, с блужданием по лесам. Горький самообман!
И уж если на то пошло, то годен ли он вообще для занятий наукой всерьез, по-настоящему? Есть ли в нем, например, упорство, усидчивость? Упорство, пожалуй, есть — ведь удалось же ему так натренироваться в беге на коньках, что чемпион мира Аксель Паульсен признал себя побежденным на дистанции в одну милю. Несколько призов за лыжи — это тоже чего-нибудь да стоит, это тоже завоевано упорной тренировкой.
Да, но усидчивость?.. Отказаться от всего ради корпения над микроскопом? Вот, допустим, завтра все уйдут на промысел, а он, значит, должен с утра до вечера потрошить на палубе тюленей и перетряхивать содержимое их желудков? Нет, он не способен на такие подвиги. Из него никогда не выйдет ученого. В науке он так и останется студентом, притом студентом ни на что не годным, кроме, может быть, спорта.
Тут размышления Нансена были прерваны самым неожиданным образом: он почувствовал, что бочка валится куда-то вбок, и судорожно вцепился в окованный железом край, по которому обычно скользит подзорная труба.
Внезапно налетевший шквал согнул мачту. От напора ветра перехватило дыхание. Внизу что-то кричали, реи гнулись дугой, мачта раскачивалась. Нансен был слишком неопытным моряком, чтобы оценить опасность, а внизу никому и в голову не приходило, что почти на вершине мачты сидит господин студент…
Выждав, пока порывы ветра, как ему показалось, ослабли. Фритьоф вылез из бочки и стал спускаться, цепляясь окоченевшими, негнущимися пальцами за перекладины.
Внизу мелькали чьи-то удивленные и испуганные липа, качалась мокрая палуба, кипело море…
Весь синий, дрожащий, он сполз наконец с мачты.
— А парень, видно, не из маменькиных сыночков, — сказал кто-то из зверобоев за его спиной.
…И снова дни без событий, разговоры о залежке, совещания в штурманской каюте, из которой не успевал выветриваться запах крепчайшего табака. В такие дни Нансен старался заполнять пробелы в программе своих научных наблюдений. С примерным рвением и тщательностью принялся он измерять температуру морской воды на разных глубинах. Результаты показались ему интересными, и с самоуверенностью молодости он уже мечтал в пух и прах разбить шведского физика Эдлунда, утверждавшего, что морской лед образуется не на поверхности, а в глубине, куда опускается переохлажденная вода.
Фритьоф представлял себе, как он выскажет шведу свои возражения: «Нет, господин профессор, в период образования первых тонких пластинок „блинчатого“ молодого льда вода на больших глубинах теплее, чем на поверхности моря, и вовсе не переохлаждена — вот таблицы моих ежедневных регулярных наблюдений, доказывающие это!»
Увы, до составления подобных таблиц дело так и не дошло, хотя, как показало время, Нансен был на более верном пути, чем Эдлунд. Один день пришлось пропустить, потому что на «Викинг» пожаловал капитан Гай с парусника «Новая Земля» и так интересно рассказывал о китах и белых медведях, что просто невозможно было уйти из каюты. Потом Крефтинг взял студента с собой на шотландский парусник (в море стало тесно — пять судов в поисках залежки сошлись с «Викингом», где гостей угостили отличным ростбифом и пудингом. На судне оказался даже традиционный камин, и было очень приятно болтать, протянув ноги к огню.