Просто… была боль, был он, и они были едины. Он, как для возлюбленной, распахнул ей свои объятия, обвил руками за талию, назвал своей. И чем-то это, наверное, походило на безумие, потому что через какое-то время ему действительно стало легче. Жаль, сил на то, чтобы согнать обнаглевшего раба, который разлёгся на нём сверху, прижавшись щекой к груди, не осталось. А может, и не жаль?
Талиан приобнял его одной рукой и прохрипел в светлую макушку:
— Испугал-лась?
Фариан вздрогнул и поднял голову, заглядывая в глаза — и в этом взгляде было столько упрёка, что хватило бы на сотню-другую императоров, но сейчас вся бездна чужого негодования предназначалась ему одному.
С минуту раб молча шевелил губами, подбирая слова, пока наконец не произнёс, горько и обречённо:
— Да.
И Талиану расхотелось его о чём-либо спрашивать.
Фариан явно собирался сказать что-то другое, вероятно, вовсе нелестное и, может быть, даже грубое, но они были не одни. А при посторонних… игра в императора и его любимую наложницу продолжалась.
Боль в ноге изменилась: из непереносимой стала просто сильной, а затем начала печь. Рану жгло, кололо и щипало, будто палач щедрой рукой сыпанул туда соли — первейшего средства при пытках, — и вместе с этим по телу расползалась непонятная эйфория.
Дышать стало легче, его больше не скручивало узлом, и с него не тёк, как в бани, ручьями пот. Накатила какая-то приятная, умиротворённая сонливость. Талиан повернулся так, чтобы видеть Демиона, и невольно улыбнулся: тот сосредоточенно перебрасывал нити с пальца на палец и напоминал при этом танью Шарлину за вязанием — не хватало только пары бронзовых спиц, — а потом вдруг запнулся и напряжённо замер.
Нагнувшись, старичок-лекарь что-то шепнул ему на ухо и рубанул ладонью по воздуху. Демион понятливо кивнул и продолжил работу, а до Талиана только теперь дошло…
Он же их видит! Старик видит нити! Иначе как мог давать такие точные и подробные указания?
Талиан всмотрелся в крючковатый профиль с выдающимся орлиным носом и острым подбородком. Лицо было всё сморщенное, как печёное яблоко; волосы — одна седина, ни намёка на кудри; кожа — загорелая, а может, от рождения такая горчично-жёлтая; глаза вроде серые. Ничего общего с когринцами. Так как же?
Но даже его недоумение было каким-то вялым и сонным. Талиан усиленно моргал, пытаясь удержать себя на грани яви, но какой-то кусок времени точно выпал из памяти, потому что очнулся он от прикосновения пальцев ко лбу.
Лекарь улыбнулся ему и, слегка прищурившись, произнёс:
— Мы закончили. Войску я скажу, что стрела прошла навылет, не задев кость, и завтра вы, вне сомнений, возглавите наступление, потому как ещё ни одного солдата такая мелочь не останавливала, а вы — наш император.
— А? Но…
— И если вы будете тяжело ранены, а по меркам обычных людей — так и вовсе убиты, и вас принесут ко мне, как всегда, на предпоследнем издыхании, уверяю, вам будет оказано наилучшее лечение, только… — лекарь замолк и сильнее прищурился, — не могу пообещать, что менее болезненное.
«Изверг!» — мысленно выдохнул Талиан, а старичок поклонился, как всегда, в пол и уходя поинтересовался у заворочавшегося раба:
— Милая, опять нос кровит? Заварить тебе руту(1)?
Фариан приподнялся и отчаянно замотал головой.
— Не нужно. Кровь, кажется, остановилась. Спасибо.
— Погодите! — прохрипел Талиан лекарю в спину, садясь на кровати. — Вы ведь… видели… и знаете про?..
— Про магию? Безусловно. — Обернувшись, старичок посмотрел на него, как на несмышлёного ребёнка. — Иначе как, по-вашему, мне быть главным лекарем? Не умей я лечить особенных людей и их особенные раны?
— Но это же… ммм… страшная тайна?
— От богов и от лекарей нет тайн и секретов, — ответил тот известной поговоркой, устремив указательный палец к небу. — Вы бы поняли это раньше, если бы прислушались к моему совету. Кстати, не хотите ли ещё один?
Талиан невразумительно хмыкнул, что не означало ни да ни нет.
— Плодите бастардов. Тогда не ровен час и кто-нибудь из них спасёт жизнь вашим законным потомкам.
Лекарь отвернулся и вышел, но стоило за его спиной опуститься пологу, как снаружи раздались крики. Талиан прислушался, но так и не смог вычленить из поднявшегося шума ни отдельных фраз, ни голосов.
— Пить охота, — выдохнул Демион, откидываясь спиной на кровать. — Ты как? Живой?
— Удивительно, но да. — Талиан провёл пальцем вдоль тонкого белесого шрама и присвистнул. — И давно ты так умеешь? — Но тут в слова вклинилось голодное урчание, и он вспомнил, что ничего не ел с самого утра. — Радость моя, распорядись насчёт обеда, а?