Воины, окружавшие Талиана, дружно сделали по пять шагов назад. Вокруг них образовалось пустое пространство. Но он скорее почувствовал это, чем увидел.
Мир кружился всё быстрее, сужая чёткую область перед глазами и размазывая края. Талиан словно падал в бездонный колодец, прощаясь взглядом с тающим клочком неба. Каждый вдох отдавался в голове болью, в висках колотилось сердце.
Дать руку? Ха! Да он раньше свалится и умрёт…
Пальцы безвольно соскользнули с рукояти меча, ладонь качнулась вперёд — но этого хватило, чтобы тан Анлетти сам поймал его руку.
Прикосновение пронеслось по телу покалыванием и болью, словно под кожу разом засадили сотню иголок, а следом пришло облегчение. В это не верилось, но туман медленно стал рассеиваться, скапливаясь в уголках глаз каплями слёз.
Проморгавшись, Талиан опустил взгляд и увидел, как синее пламя, пожиравшее фигуру тана Анлетти, пытается перетечь ему на руку, но каждый раз растворяется в ней бесследно.
— Простите, что раньше не поприветствовал вас. Мне искренне жаль, но дела в Кюльхейме требовали моего присутствия, — оторвав губы от его ладони, произнёс тан Анлетти и выпрямился. — Есть вещь, которую я должен отдать вам прямо сейчас. Она была дорога покойному императору.
Тан Анлетти развернул его руку, которую так и не выпустил, и положил на ладонь золотое кольцо в форме змеи с крупным жёлто-зелёным хризолитом в центре.
— Теперь оно ваше.
Талиан хотел отпрыгнуть от кольца так же, как Демион от младенца, если не ещё дальше. Он же не дурак! И не слепой! У тана Анлетти на безымянном пальце правой руки было надето точно такое же. И почему-то это казалось неправильным, даже подозрительным.
После смерти отца обручальное кольцо наверняка стало возможно снять. Но тан Анлетти этого не сделал. Почему? Может, оно необычное? Магическое?
Ожидание затягивалось. По толпе поползли шепотки.
Талиан понимал, что на них сейчас все смотрят, но ответить иначе просто не мог.
— Благодарю, что сохранили для меня кольцо отца, но я не могу его принять, — сказал он и перевернул ладонь, роняя драгоценность в грязь. — Такой подарок не для меня.
— Не боитесь, что я заставлю вас поднимать его с земли зубами, — произнёс тан Анлетти очень тихо.
Пламя над его головой потемнело, сделавшись практически чёрным, без единого голубого всполоха.
— На глазах у толпы? — Талиан вопросительно приподнял брови. — Нет, не заставите.
— Ну это мы ещё посмотрим…
Недобро ухмыльнувшись, тан Анлетти шепнул: «Захват по радиусу», — и от него, точно от брошенного в воду камня, волнами стал расходиться вспыхивающий голубыми искрами, колдовской туман.
Талиан обернулся и увидел, как у пяти солдат в первом ряду, которых коснулись чары, глаза одновременно загорелись синим пламенем, а затем столкнулся взглядом с таном Керианом. Тот тоже был здесь. Видимо, только сейчас сумел пробиться к нему сквозь толпу, но… поздно.
Мерцающий искрами голубой туман поглощал одного человека за другим, превращая их в марионеток тана Анлетти. К чести альсальдца, тот дольше других сопротивлялся чарам. Щипал себя за руку, тряс головой, сгоняя морок, один раз даже хлопнул ладонями по щекам, но всё равно обездвижено замер, как и все остальные.
— Всем, кто меня слышит, по щелчку приказываю отвернуться.
Тан Анлетти щёлкнул пальцами, и у Талиана перед глазами вырос лес из затылков и спин. И тан Тувалор, и стоящие полукругом сении, и Демион с младенцем на руках, и кюльхеймская сота, и воины четырёх армий — все до единого подчинились приказу.
— А теперь поднимайте кольцо.
Вздрогнув, Талиан повернулся лицом к своему противнику. Ни единой человеческой черты невозможно было разобрать за бушующим синим пламенем. Оно словно выело глаза и рот, оставив на их месте уродливые провалы, обожгло и обезобразило иссиня-чёрными шрамами лоб и щёки, стёрло брови.
Только страха больше не было. Талиан выпрямился, на выдохе расправил плечи и прекратил судорожно цепляться за рукоять меча. Зачем? Когда стало очевидно, что прямо сейчас его не убьют. По крайней мере, не раньше, чем окольцуют.
— Уже поднимаю, — произнёс Талиан, занося над драгоценностью ногу.
Он не червяк, чтобы извиваться и грызть ртом землю. Никогда подобным не занимался, ну а перед смертью и начинать не будет.
— Не смей!