Он не сомневался, что тан Анлетти обманывал его тоже, как минимум — о многом недоговаривал. И если Талиан сможет понять, что им движет, чего тот пытается достичь и почему именно на нём остановил свой выбор, вот тогда можно уже решать — доверять или нет.
Но без ответов на эти вопросы, без понимания чужих мотивов, о доверии не может быть и речи.
— Ваше императорское величество, — произнёс слуга, вырывая Талиана из задумчивости, — фаворитка испрашивает вашего разрешения на встречу.
— Да, конечно. Пусть приходит.
Слуга поклонился и вышел, а Талиан остался недоумённо гадать, почему Фариан решил вернуться, и очень удивился, когда вместо него принесли девушку. Стоило её ногам коснуться пола, а одеялу — распахнуться, как в палатку ворвался сладкий аромат масел и трав, словно весна пришла в середине зимы.
— Прошу вас о разговоре наедине, — произнесла девушка, опуская ресницы, и низко поклонилась, так низко, что вырез на хитоне позволил Талиану заглянуть далеко вглубь.
— Эмн… — Жар снова опалил шею и щёки. — Оставьте нас!
Но когда слуги вышли, всю кокетливость будто ветром сдуло. Она опустилась перед ним на колени и уткнулась лбом в пол:
— Ваше императорское величество! Молю вас о милости! — Её голос вибрировал перетянутой струной, натужный и звонкий, словно вот-вот оборвётся. — Прошу вас, даруйте мне свободу и отпустите из лагеря.
— И куда ты пойдёшь? Одна? Когда на землях Кюльхейма враг?.. — спросил Талиан, окончательно уверившись, что перед ним Литана. — И что будешь делать потом? Раньше твоё положение тебя полностью устраивало. Что изменилось?
Он засыпал её вопросами — и ни на один не получил ответа.
Девушка до неприличия долго хранила молчание.
— Может, уже…
— Тан Майрахес ушёл из жизни, не оставив законного наследника. Единственная внебрачная дочь, которую он признал своей, досталась Демиону, сыну Феллора, из рода Сергейлов. Если в ближайшие месяцы Литана не объявится… — Она выпрямилась, открывая лицо с покрасневшими и опухшими глазами. Стало видно, с какой яростью пальцы обеих рук впились в край полупрозрачного хитона. — Если её не найдут… Кюльхейм лишится последнего правителя из рода Исэнгунов. Этого допустить… нельзя.
— Значит, тебе известно, где сейчас находится Литана?
— Да. — Резко выдохнув, словно перед броском, она подняла голову и посмотрела ему в глаза. — Это я.
Талиан не удержался от улыбки. До последнего думал, что Литана будет юлить и обманывать, что захочет использовать его вслепую. Её смелый ответ удивил и обрадовал. Неприятно было осознавать, но… от честности он отвык.
— Раз передо мной сейчас Литана, дочь Иналона, из рода Исэнгунов, то я тем более не могу отпустить её из лагеря.
— Но почему?!
На мгновение перехватило дыхание. Её глаза умоляли передумать, дать своё разрешение, отпустить, а Талиан никак не мог вытолкнуть из горла несколько таких необходимых сейчас слов.
— Потому что… — хрипло произнёс он и облизнул пересохшие губы. — Я…
— Ваше императорское величество! Умоляю! — На её ресницах заблестели слёзы. — Смилуйтесь надо мной…
— Потому что хочу… Хочу сделать её своей женой!
Оброненная фраза упала на дощатый пол дробным перестуком монет. Талиан ещё некоторое время слышал в ушах их звон. Или это так громко стучала у висков взбунтовавшаяся кровь?
— Помилованная девушка, простая разбойница, мне не ровня, — произнёс он немногим позже, когда самообладание частично вернулось, — но из Литаны, дочери Иналона, вышла бы великолепная императрица. Смелая, гордая, честная и открытая. Я мог бы во всём на неё положиться. — Он протянул ей руку и совершенно по-идиотски улыбнулся. Сгорал от смущения, но не улыбаться просто не мог. — Если согласна, можем прямо сейчас принести брачные клятвы. Наверняка где-нибудь найдутся кольца.
— Но я… вы, наверное, не поймёте, но я… Мой император, я вынуждена отказаться.
— Отказаться?!
— Да. Отказаться.
Талиан не верил своим ушам, вот только протянутая ладонь по-прежнему обнимала воздух. Он сжал пальцы и убрал руку.
— Но почему?..
«Я тебе не нравлюсь?!» — чуть было не выкрикнул Талиан, но вовремя прикусил язык и вместо этого спросил:
— Тебя что-то держит? Или кто-то?
Литана пересела к нему на кровать, понуро опустила голову, чтобы не встречаться глазами, и стала напряжённо мять пальцами подол хитона. То мять, то разглаживать. Как будто бы в этом действии был хоть какой-то смысл.
— Есть у нас одна сказка, — произнесла она тихо, когда осмелилась заговорить. — Жили высоко в горах два пастуха. Одного звали Абедин, другого — Абудан. Оба юноши были сильны и крепки телом и красивы лицом. Златокудрого и светлокожего Абедина сравнивали с рассветом, темноглазого и смуглого Абудана — с закатом. Не было в деревне девушки, что не мечтала бы пленить сердце одного из красавцев.