Готовую бумагу слуги присыпали песком, высушили, и когда Талиан оставил на ней оттиск малой императорской печати, Литану можно было поздравлять с официальным освобождением из рабства.
— Мои поздравления, — произнёс он с грустью, протягивая ей свиток.
— Это лишь первый шаг, — ответила Литана шёпотом и крепко прижала вольную рабыни Нураиды к груди.
— Твоя правда. Идём.
Снаружи было холодно и ветрено. Размеренная дробь по крыше палатки, которую Талиан ошибочно принимал за дождь, обернулась снегом. Белая крупа сыпалась с неба, чтобы, коснувшись земли, мгновенно растаять.
Он застыл у входа, щурясь от яркого света. За последние дни успел привыкнуть к полумраку палатки и теплоте шерстяных одеял и очень удивился, когда изо рта струйкой вырвался пар.
— Мне нужен плащ, мой император, — неуверенно попросила Литана.
И правда, в шёлковом хитоне по такой погоде не походишь.
— Дайте ей мой плащ с мехом. Должен лежать в сундуке.
Талиан обернулся. Удивительно, сколько можно придумать мелочей, чтобы оттянуть миг прощания. Вольная для Литаны? Зачем? Разве только на память. И вот теперь плащ. Подошёл бы чей угодно. Талиан мог любому велеть раздеться. Но специально попросил достать другой плащ, из сундука, чтобы слуги повозились подольше. Чтобы ещё немного полюбоваться ей, пока она на него не смотрит.
Стоило так подумать, как Литана обернулась и улыбнулась ему. Сегодня её серо-зелёные глаза горели особенно ярко, будто тонкий росток наконец пробился сквозь подтаявшую пластинку льда.
Талиан запрокинул голову, зажмурился и растянул губы в улыбке. Ну разве не идиот?
Засевшая между рёбер тоска с этим, пожалуй бы, согласилась.
— Я готова.
Стряхнув оцепенение, он взял Литану под руку и провёл по главной улице до самых задних ворот. Возле них стояли палатки со снаряжением и провизией. По его приказу один из кюльхеймцев, следующих за ним неотвязно, нашёл нужную — ту самую, куда сложили добычу из разбойничьего лагеря.
Игра в «угадай меч Иналона среди сотен других мечей» растянулась почти на час. С солдата, заведующего снаряжением, семь потов успело стечь, пока он бегал туда-сюда, чтобы принести и развернуть перед ними очередную партию оружия.
Талиан грел озябшие пальцы Литаны у себя в ладонях, бессовестно наслаждаясь последними мгновениями ускользающего счастья, и всё равно немного расстроился, когда нужный меч наконец нашёлся.
В другое время он не упустил бы случая хорошенько рассмотреть родовой клинок Исэнгунов, а сейчас просто протянул его Литане.
— Мой тебе подарок на долгую и добрую память.
— Милость вашего императорского величества безгранична.
Пустой обмен пустыми фразами, предписанными этикетом, и они отправились дальше. Талиан шёл рядом с Литаной и глаз не мог от неё оторвать. Сейчас она казалась ему идеальной, красивей и желанней любых богинь.
Её русые с рыжиной волосы, от которых тянулся едва уловимый аромат ромашки, нещадно трепал ветер. Пряди закручивались вокруг шеи и лица, лезли в глаза и губы, а на макушке выросла белая шапочка из снега.
Её покрасневший на морозе нос и щёки, её крошечные озябшие пальцы, холодные-холодные — будто и не пальцы вовсе, а самые настоящие ледышки.
И наконец её блуждающая мечтательная улыбка, глядя на которую становилось понятно: в мыслях Литана уже не здесь, она ему больше не принадлежит.
Впереди показались выглянувшие из-за палаток жёлто-зелёные кюльхеймские стяги, и вскоре к ним вышла одна из девушек, такая же невзрачная и колючая, как сегодняшний мороз.
— Приветствую вас, мой император.
Талиан скользнул взглядом по плечу с нашивкой командира.
— Доложи вашему соте, есть приказ. Вы должны проводить эту девушку до ближайшего мирного города.
— Наш сота погиб, мой император.
— Тогда… хм… Когда вы сможете выступить?
Кюльхеймка посмотрела на Литану, опустила взгляд на завёрнутый в материю меч, который та прижимала к груди, потом снова вернулась к лицу.
— Мы выступим немедленно. С вашего позволения, мой император, — поклонившись, она почти мгновенно исчезла, затерявшись среди палаток.
— Вот видите, — Литана плотнее прижалась к нему, повисая на руке. — Сёстрам можно доверять.
— Думаешь, она…
— Зурина точно меня узнала. И ведь даже не моргнула, да? Только голос под конец стал немного хриплым.
Талиан повернулся к Литане, коснулся пальцами щеки и поцеловал. Не хотелось тратить последние минуты, что у них остались, на разговоры ни о чём. Их и так было бесконечно мало — точно ядом, отравленных грустью, но невозможно сладких и родных.