Талиан посмотрел ему на руки: одну Анлетти стиснул в кулак, а ладонью второй накрыл его сверху, и всё равно было заметно, как дрожат пальцы. А вот лицо, напротив, казалось скучающим и даже равнодушным. Словно это не он с цинизмом военного лекаря вытаскивал наружу свои прошлые ошибки и страхи.
— Почему вы вините себя в смерти отца? — спросил Талиан напрямик.
— Если бы я не проболтался, Джерисар Второй не загорелся бы желанием постичь магическую науку. Если бы Джерисар Второй не захотел могущества, которое в его больных фантазиях давала магия, то не попытался бы украсть книги из тайного архива и не стал бы покушаться на жизнь императора. Это сейчас на вас лежит родительское благословение, а стукнет шестнадцать — и вы поймёте, как сложно правильно применить даже самое простенькое заклинание.
Тан Анлетти скользнул по нему взглядом, и под этим взглядом Талиану стало неуютно: будто его душу высветили всю, не оставив ни клочка спасительной тени. Но он обещал нэвию ничего про их встречу не говорить.
— Из-за меня Гардалару приходилось терпеть до девяноста покушений в год. Это, чтобы вы понимали, в среднем каждый четвёртый день вас бы ждали наёмные убийцы, яд в еде или одежде, подпиленные опоры фундамента, взбесившиеся лошади и прочие «случайности». И так на протяжении многих лет. А всё потому, что император как цепной пёс, сторожащий дом от вора, — пока он жив, до магических знаний не добраться.
Талиан мысленно присвистнул. Выходило как-то уж слишком много. При такой плотности покушений императорский дворец становился самым опасным местом на свете. Как там вообще можно было жить?! И воспитывать детей?..
— К счастью, нам обоим достался дар исцеления. Что не мог вылечить один, мог вылечить второй. Или мы оба. Но два года назад Джерисар Второй догадались использовать толчёный порошок из заряженных силой топазов. Он прислал мне смертоносное письмо, только открыл его не я… — тан Анлетти запнулся и долго не мог собраться с мыслями, а когда заговорил снова, из его голоса словно выдуло всё тепло, он звучал холодно и безжизненно: — И Гардалар, тот Гардалар, из-за которого я дважды пересёк Тихое море, умер, когда вскрыл конверт…
Талиан нахмурился.
— Что вы имеете в виду?! Его закололи кинжалом. Нет?
— То, что сказал. Гардалар надышался облаком отравленной пыли и слёг с сильнейшим жаром. Вся моя магия оказалась бессильна. Я не мог его исцелить, и он себя — тоже. Толчёные топазы впитывали нашу магию, не позволяли ей проникнуть в тело, и источали новую порцию яда, приближая смерть. Тогда я перепробовал сотню лекарств, но только вино ослабило действие яда. Не вылечило, нет. Но продлило жизнь сначала на месяцы, а потом и на годы…
Губы тана Анлетти едва шевелились, почерневшие от боли глаза смотрели вникуда, а фигуру заметал снег. Дрова в костре прогорели, нужно было идти за новыми, но Талиан боялся тронуться с места.
Он не был уверен, что тан Анлетти когда-нибудь решится повторить сказанное.
— Каждое утро я давал ему вино. Каждое утро просил потерпеть ещё немного. Каждое утро обещал найти лекарство. Каждое утро врал ему, глядя в глаза, потому что лекарства не было. Я перепробовал всё… все ингредиенты, во всех сочетаниях… Я перетряхнул пять библиотек, вскрыл все сундуки, смёл все фолианты с полок. Я выучил два старых языка, но всего этого оказалось недостаточно, чтобы его спасти. — Глаза тана Анлетти влажно заблестели. — С каждым днём, проведённым в обнимку с кувшином вина, Гардалар всё меньше походил на человека, и что страшнее всего — иногда он осознавал, в какого монстра успел превратиться. Тогда он умолял меня дать ему умереть… Заглядывал в глаза и просил: пожалуйста, отпусти! А я… сначала я заговаривал ему зубы, разжигая слепую надежду, а потом брал за горло и чуть ли не насильно вливал вино… И теперь я не знаю… кто из нас двоих больший монстр? Он или я?..
Шокированный, Талиан не в состоянии был вымолвить ни слова. Ему хотелось кричать, что всё это неправда! Что это просто не может быть правдой! Это слишком чудовищно, чтобы ей быть! А в ушах отголоском лесного эха звучали слова нэвия:
«Ничего не говори Анлетти: ни о том, что видел меня, ни о том, где меня можно найти».
«Второй раз он меня не отпустит».
Не отпустит…
Талиан запустил пальцы в волосы и зажмурился. А ведь была ещё Маджайра… А ведь она говорила, что ему повезло — он не видел отца пьяным. Никогда не терпел побоев. Никогда не сгорал от стыда за его пьяные выходки. Никогда не встречался взглядом с мутными, ничего не соображающими глазами, неспособными отличить реальность от сна…