Талиан изнывал от холода и голода, но молчал. Шевелиться не было сил, говорить — тем более. Да что там! Даже веки поднять, чтобы окинуть взглядом окрестности, казалось дикостью.
Ему так хотелось спать. Просто спать…
По телу разлилась смертельная слабость, а головная боль утекла от висков к затылку и стала тупой. Талиан не представлял, что будет, когда от него потребуется применить магическую силу.
На что он сейчас способен?
Да ни на что!
— Мой император, выпейте. — Тан Кериан настойчиво пихал ему в руки мех, а Талиан не мог разлепить глаза. — Тан Анлетти велел выпить всё до последней капли.
С трудом сделав глоток, Талиан еле успел нагнуться — его вырвало желчью. В лоб тут же заколотило с удвоенной силой, а во рту разлилась едкая горечь.
— Пожалуйста, допейте.
Тан Кериан снова пихнул ему в руки мех с отвратительным пойлом. Пришлось, кашляя и отплёвываясь, глотать эту гадость, и не сказать, чтобы стало легче.
Талиан привалился к груди своего охранника и одновременно мучителя и тяжело вздохнул.
— Где мы?
— До второго рукава реки остался примерно час езды. Мои люди успели съездить туда и обратно. Крепитесь. Лёд истончился примерно на треть и продолжает таять.
Кивнув, Талиан растёр лицо ладонью и наконец смог продрать глаза: слева сквозь пелену дождя туманным силуэтом проступали горы, справа чернели островки леса, а впереди по степи тянулась протоптанная колея с мутными лужами и лужицами в следах человеческих ног и лошадиных копыт.
Даже если очень сильно захотеть, заблудиться будет сложно.
— Могу я сказать?
Талиан напрягся. Обычно разрешения спрашивали, чтобы высказать в лицо какую-нибудь вежливую гадость.
— Ну говори.
— Когда на моих глазах река вымерзла на триста шагов в одну сторону и настолько же — в другую, дыхание перехватило от восторга. Конечно, солдатам сказали, что вы будете молить богов о чуде. Но я-то знал, что это чудо явили нам вовсе не боги и… — тан Кериан замолк, подбирая слова. — Простите, что не служил вам до сих пор, как вы того заслуживали.
— Я тебя не понимаю. Совсем. Скажи проще.
Талиан приложил руку к раскалывающейся голове и помассировал пальцами лоб, чтобы боль хотя бы ненадолго отступила.
— В армии есть два вида командиров. Первого слушают, потому что у него знаки отличия, второго — сердцем.
Не удержавшись, Талиан фыркнул. Тан Кериан почти всегда говорил правильно — почти! — но иногда у него в речи проскакивали непонятные альсальдские словечки вроде «набуравить соли в кашу», что почему-то значило — пересолить. Вот и сейчас фраза получилась нескладной, но её это совершенно не портило.
— Думаешь, я этого стою? — спросил Талиан с непонятной для самого себя горечью, словно от тана Анлетти ей заразился. — Я ведь не изменился, оттого что заморозил реку. Я всё тот же дурак, который подарил императорский венец статуе, вышел в ночь со своим убийцей и получил несовместимую с жизнью дырку в брюхе.
— Будь у меня такая сила, — громко зашептал тан Кериан ему в ухо, перекрикивая дождь, — я бы всех поставил на колени. За малейшее неповиновение — в петлю или под топор палача. Чтобы трепетали передо мной и наперегонки неслись исполнять мою волю. Чтобы никто не смел относиться ко мне, как пустому месту, только потому, что я не родной сын, а приёмный.
Тан Кериан говорил запальчиво и зло, захлёбываясь собственной желчью. Если бы голосом можно было убить, его враги давно были бы мертвы, а Талиану внезапно стало грустно.
Мстительные слова обличили скрытую жестокость, выросшую на месте застарелых обид и глубоко запрятанной боли. Как это отличалось от Зюджеса, который просто улыбнулся, узнав, что потерял всё, и предложил ему свою службу — верное сердце, надёжную спину, крепкую руку.
— Будь у меня сила, я бы не смог остаться прежним, — закончил тан Кериан резко, будто устыдился внезапной откровенности. — А вы… Раньше думал, что за людей цепляетесь, потому что слабы. Нет ни силы, ни мужества, чтобы поставить других на место.
— Неужели?
Повернув голову, Талиан выцепил взглядом острый подбородок, поджатые губы и нахмуренный лоб. Серые глаза, обращённые на дорогу, блестели сталью.
— Я судил по себе. Когда люди следуют за мной, когда их много, тогда я чего-то да значу. Без них я простой сын охотника. Но вы не такой. Неважно, один человек следует за вами или тысяча, вы остаётесь императором.