Впечатлений за день скопилось слишком много. Голова трещала и скрипела мыслями, как перья по бумаге. Бедное тело, усталое и продрогшее, затекло в неудобной позе, а Талиан продолжал истязать себя за то, что сделал, и вдвойне — за то, чего сделать не смог.
В темноте обоз наехал на ухаб, и вдруг что-то хрустнуло. Талиан очнулся от размышлений. Звук напомнил ему трещины во льду, расползавшиеся из-под ног, и вызвал лёгкое замешательство, но когда повторился и не один раз, вдоль спины потянуло мертвенным холодом.
Могло ли быть, что они ехали по полю боя и в темноте под колёсами обоза, раздавленные тяжестью, хрустели кости павших воинов?..
Возница — один из ветеранов, взятых таном Тувалором из Уйгарда — правил молча, не дёргаясь и не отвлекаясь на звуки. А Талиан сидел теперь, как на иголках. Всё ждал, не донесётся ли откуда приглушённого стона.
Но время шло, и внутреннее напряжение достигло предела. Устав бояться неизвестности, Талиан осветил факелом землю — и ничего: грязная жижа да клочки пожухлой травы, припорошённой снегом.
— Не желаете хлебнуть, ваше императорское величество? — возница отвязал от пояса и протянул ему крохотную бутыль.
— Что там?
— Креплёное вино.
— Нет. Спасибо, не нужно.
Согнув в колене, Талиан подтянул к груди правую ногу. Такая ночь волшебная! Над головой чернильно-чёрное небо густо усыпано звёздами. От земли тянет пожухлой травой и свежим снегом. Ночной воздух морозит лицо. А что он?
Сидит и думает о трупах.
Но, с другой стороны, а как о них теперь не думать?
Талиан сгрёб пальцами золотой треугольник, висевший на груди, и крепко его сжал. «Адризель преславный, меру радости и горя отмеряющий, — взмолился он про себя, — пусть этот день поскорей уже закончится! Пожалуйста! Очень тебя прошу!»
Вдруг из ночной темноты в освещённый круг выехал всадник. Когда тот приблизился, Талиан узнал в нём тана Анлетти, хмурого и измотанного. Поравнявшись с повозкой, он напряжённо бросил:
— Скоро мы будем на месте. Буди Демиона. Вы оба мне понадобитесь, — и сразу умчался обратно к голове отряда.
— Лучше я за ним слажу. Правьте за тем обозом, — сказал возница и, оставив ему поводья, полез в дыру в кожаном пологе.
Талиан лишь оторопело кивнул и замер, уставившись прямо перед собой. Мир перед глазами медленно заволакивала по краю белая пелена. Сердце колотилось, как бешеное — ни двинуться, ни вдохнуть.
Неужели, это ещё не всё?
Щёки обожгли скатившиеся слёзы, но именно они и заставили его очнуться. Вот выберется Демион из повозки и что увидит? Как он сидит тут и распускает нюни? Талиан быстро утёр лицо ладонью и крепче перехватил поводья. Не дождётся!
— И чего меня разбудили? — буркнул Демион, усаживаясь рядом: три раза локтем задел и чуть на ногу не наступил, растяпа.
— Грациозный, прям, как медведь! Ну-ка подвинься!
— Чего-о?! Знаешь, как мне тяжело? У меня голова… Да что там голова! У меня всё тело болит. Подержался, называется, за руки.
Запрокинув голову, Талиан расхохотался. Тяжело ему? Тело болит? Ха! Знал бы он, что такое на самом деле «тяжело». Знал бы, каково это — колдовать, растрачивая собственную душу…
Смех вдруг сам собой оборвался.
Талиан посмотрел на друга с накатившей тоской. А может, и хорошо, что не знает? Может, оно и не нужно, чтобы знал?
Демион предсказуемо насупился, скрестил руки на груди и отвернулся. Они так и промолчали всю дорогу до лагеря. Правда, военным лагерем его было не назвать даже с натяжкой: ни стен, ни рва, лишь три скособоченных палатки — и тысячи воинов, лежащих на земле вповалку, без единого костра.
Хорошо хоть часовых выставили. Но куда смотрел тан Тувалор?!
Обозы медленно объезжали спящих людей, чтобы, замкнув цепочку, занять круговую оборону. Отовсюду доносилось простуженное шмыганье, будто всё войско разом засопливилось.
Ещё бы…
В такую холодную ночь и без костра!
Где-то на середине мысленной отповеди тану Тувалору, в которой Талиан распекал наставника за увиденный беспорядок, их нашёл тан Анлетти.
— Идёмте за мной. Оба.
Они слезли с обоза и, прихватив по факелу, последовали за Тёмным таном. Его резкий, обрывистый тон выдавал тревогу. Даже на переправе тот не был таким напряжённым и злым.
У крайней слева палатки тан Анлетти остановился и отодвинул полог, приглашая их войти первыми. Они воткнули факелы в землю у входа. Из проёма лился мягкий оранжевый свет. Такой уютный, что сразу захотелось завалиться спать.