«Из трусости».
Мысль обожгла болью и отрезвила. Талиан вдруг предельно чётко увидел прямо перед носом высохшие, соломенного цвета травинки, согнувшиеся под тяжестью капель воды, и рядом — след сапога в размякшей земле. Глупо отрицать, что ему страшно. Страшно будет посмотреть тану Кериану в глаза, если… Нет, когда они встретятся снова. Потому что Талиан никогда — ни на словах, ни в мыслях — не пожелает ему смерти. Никогда!
— Я в порядке, — выдохнул он, вставая. — Просто мало спал сегодня. Ничего особенного.
Альсальдец, вероятно, удовольствовался таким объяснением, потому что новых вопросов не последовало, и Талиан был ему за это благодарен.
У входа в палатку тана Анлетти их встретил вооруженный отряд — не два, как обычно, а все двадцать стражников в коричневых зенифских туниках. Едва Талиан прошёл сквозь их строй, как копья у него за спиной скрестились, отсекая сопровождение.
— Что происходит? — спросил он, оборачиваясь.
— Тан Анлетти ждет императора. Одного.
Талиан нахмурился и положил руку на рукоять меча. Усиленная охрана, дерзкие слова и не менее дерзкое поведение — всё это будило беспокойство. К чему подобные предосторожности?
Полог приоткрылся, и из него показался сений Брыгень.
— Слава Величайшим, вы пришли! Мой император! Скорее! — в голосе старого вояки звучало искреннее облегчение. Он распахнул перед Талианом полог, и не осталось ничего другого, кроме как войти внутрь.
Почти у самого входа стояла ширма, перегораживая палатку. Из-за неё доносились подозрительные звуки. Талиан напряжённо замер, вслушавшись в шум: не то скрип, не то стук, не то катание — сразу и не поймёшь. Или это проскочили болезненные стоны? Рычание?..
— Мой император, я не вправе просить вас, но если ничего не сделать, господин совсем пропадёт.
— Вы сейчас говорите… о тане Анлетти? — Талиан перевёл взгляд на сения Брыгня и только теперь заметил опухшее лицо, покрасневшие белки и глубокие чёрные тени под глазами.
— А о ком ещё?! — старый вояка бросил в него раздражённый взгляд, но быстро взял себя в руки. — Простите, я с утра сам не свой. Речь идёт о моём господине. Прошу вас, заберите у него силу, пока она не свела его с ума.
— Снова? — Талиан не понимал себя. Он и хотел помочь, и искал помощи, но что-то в поведении сения Брыгня его отталкивало. — Помнится, вы уже просили меня о подобном, и тогда тан Анлетти чуть меня не прикончил. Пусть никто ничего не вспомнит, но я… — Он замолк и отвернулся. Правая рука вспыхнула эфемерной болью, стоило мысленно вернуться к моменту, когда тан Анлетти дробил каблуком ему кости. — Впрочем, неважно. Причину прошлого безумия я знаю. Какова причина этого?
Сений Брыгень молчал. Он молчал так долго, что от чувства неловкости Талиан стал теребить пальцами ремешки, которыми ножны крепились к поясу. Всё это время слух раздражали шорохи и скрип, среди которых, нет-нет, да проскакивали болезненные стоны.
Талиан раз повернулся на звук, второй, а потом подумал: «Чего он ждёт?» — и шагнул вперёд.
— Сказать по правде, я не знаю, — сений Брыгень тяжело вздохнул. — Господин посвящал меня в свои секреты ровно настолько, сколько этого требовало исполнение его поручений. Но кое-что я для себя понял. — Они встретились взглядами, и Талиан не удивился, прочитав в глазах напротив неприкрытое восхищение. — У господина тысяча странностей. Он бывает угрюм, тороплив, невнимателен, вспыльчив. Иногда он меня будто вовсе не слышит. Он… Видят боги! Он забывает про данные обещания! Дает по десятку противоречащих друг другу поручений! Требует меня в любое время дня и ночи, не считаясь с личными нуждами и сном! И всё-таки, несмотря на замкнутость, постоянные недомолвки и тяжёлый характер, это самый настойчивый и изобретательный человек, которого я знаю. Но главное — сострадательный.
Сений Брыгень стащил с себя тунику и ткнул пальцем в оголённую грудь.
— Выглядит как старый шрам, правда?
Талиан проследил за тонкой белесой линией, наискось перечеркнувшей старому вояке грудь, от начала до конца и кивнул. За двадцать дней свежий шрам только начал бы приобретать красно-фиолетовый оттенок и плотнеть. То же можно было сказать и о дырке у него в животе. В последнее время она почти не беспокоила.
— Каждый из нас совершает ошибки, но редко кто их признает, а ещё реже — пытается исправить. Господин приказал мне убить вас, и он же сделал всё, чтобы спасти нас обоих. Я… — Взгляд мужчины затуманился. — Я не знаю, что творится у него в голове. Где пролегает грань между тонким расчётом и потерей контроля над самим собой. Но я знаю… Нет, я верю, — сений Брыгень ударил кулаком по груди, — что тот кто осознал боль, причинённую другому, кто ужаснулся сделанного и устыдился самого себя, кто прошёл путь от раскаянья до твёрдой решимости заслужить прощение…