— Не вам просить у меня прощения! — оборвал его Талиан, помолчал немного, собираясь с мыслями, и добавил спокойнее: — Уговаривая меня помочь, вы понапрасну тратите время. Я… хм… если тан Анлетти попросит у меня прощения и сделает это искренне, уверен, он его получит, поэтому…
Он отвернулся, поняв, что вплотную подошёл к черте, заходить за которую не собирался. Пальцы рассеянно скользнули по рукояти клинка, а Талиан нахмурился. С одной стороны, тан Анлетти вёл себя непредсказуемо, использовал других в своих целях и ничуть из-за этого не раскаивался, а с другой — никто не рождается злым.
Злыми становятся, однажды сделав в жизни неправильный выбор и не справившись с его последствиями. Так что ожидать от человека, почти двадцать лет простоявшего у власти?
— Мой император, в этот раз мне нечего вам предложить, — голос сения Брыгня вывел его из задумчивости. — Но клянусь, если вы поможете господину, я найду способ вас отблагодарить.
— Так что случилось? Вы мне так ничего и не объяснили.
— Вам лучше взглянуть на это самому.
Сений Брыгень проводил Талиану за ширму, и он понял, почему в палатке, кроме них двоих, больше никого не было: привязанный к кровати, тан Анлетти, словно дикий зверь, бился в плену кожаных ремней и отчаянно мотал головой. Кляп во рту мешал ему кричать, но отдельные звуки прорывались наружу всё равно.
— Он такой с самого утра. Никого не узнаёт. Ни на что не реагирует. Только катается по земле, воет и ранит себя, — произнёс сений Брыгень и заглянул с надеждой в глаза. — Вы ведь знаете, как ему помочь?
Вот он — выбор.
И кто ему подскажет, не будет ли он всю жизнь потом раскаиваться?..
Талиан кивнул и осторожно присел на край кровати. Смотреть на тана Анлетти в таком состоянии было больно. Растрёпанный, с блестящими в темноте белками закатившихся глаз и ниточкой слюны в уголке рта, он не просто казался безумным, Талиан мог поклясться: сейчас он таким и был.
Пальцы сомкнулись на серебряном треугольнике — и тот вспыхнул голубым светом. На мгновение Талиан ощутил прилив сил, но уже в следующее задохнулся от боли. В голову осиным роем ворвались голоса: горестные, обвиняющие, алчущие, злые…
Он выставлял руки для защиты, пригибался, бежал — всё бестолку.
Спасения не было.
В Уйгарде, в крепости Светлых танов, в парадной зале на протяжение многих поколений висела огромная трёхъярусная люстра, пока цепь однажды ни лопнула, и эхо удара ни пролетело по коридорам громоподобным рёвом. Талиан помнил, как пол, словно снегом, завалило битым хрусталём. Осколки блестели и переливались в лучах солнца, манили радужным светом, но стоило их коснуться — и пальцы окрасила кровь.
Эта боль — острая, режущая — и накатившая следом обида надолго засели в памяти, вот и сейчас чужие голоса не терзали слуха, нет, они словно сыпались крошевом хрусталя на голову. Царапали руки и лицо. Резали при шаге стопы.
Талиан стоял в порванной одежде — глаза заливала кровь, кожу пекло и саднило, будто её сдирали заживо — и не понимал одного: за что с ним так? Боги! За что?! А многоголосый шёпот не стихал. Наоборот, лишь становился громче и злее. Голосам было плевать, кто он такой, есть на нём вина или нет.
Они страдали от боли и желали лишь одного — чтобы страдал и он тоже!
Чтобы так же корчился от боли, заливался слезами и глотал в отчаянном крике пыль и песок. Чтобы холод выжег в его душе последнее тепло. Чтобы ничего не осталось. Чтобы одна боль кругом и ни проблеска надежды.
Вскоре само понятие времени утратило смысл. Талиан превратился в один сплошной сгусток страданий и боли и больше не мог ничего — ни мыслить, ни чувствовать, — только кричать. А после исчезло и это…
Спустя целую вечность в истерзанное сознание из окружающего мира прокрался запах лаванды. Он пробудил к жизни старые, затерявшиеся в детстве воспоминания: танья Гелена, пока была жива, всегда добавляла засушенные цветки лаванды в ванную. Говорила, для чистоты, а на деле просто наслаждалась глубоким и насыщенным ароматом свежести.
Следующим Талиан почувствовал, как что-то твёрдое и холодное царапает щёку, а после отстранённо отметил, что у него часто колотится сердце. С ещё большим запозданием пришло понимание, где он находится и что именно этот мир реален.
Талиан с трудом оторвал голову от груди тана Анлетти, на которую упал, сел на постели и растёр ладонями лицо. Пережитый ужас липким потом тёк по спине, отдавался во всём теле смертельной слабостью и дрожью в пальцах. В мыслях крутился один-единственный вопрос: «Как?! Как человек может выдержать такое?»