своей машине. Пока он бежал, Каминский и Белов открыли огонь по часовому,
стоявшему у особняка.
Видимо, Кузнецов, памятуя историю с Даргелем, решил сперва спросить у
Бауэра фамилию, чтобы не ошибиться.
С бешеной скоростью машина пронеслась по улицам Львова и выехала за
город. Километрах в двадцати от Львова, у села Куровцы, машину остановили
жандармы. Гестаповец-майор долго рассматривал документы Кузнецова, и,
внимательно вглядываясь в пассажира, стал требовать дополнительные
документы. Николай Иванович понял, что ждать хорошего нечего, и через
открытую дверь машины дал очередь из автомата. Майор и четыре жандарма были
убиты.
Позади, на шоссе, показалась погоня... Белов нажимал: 100, 110, 120
километров... Но тут беда -- кончилось горючее...
Последние сведения о Кузнецове были найдены в бумагах львовского
гестапо. При разборе захваченных документов гестапо была найдена копия
телеграммы-молнии, адресованной в Берлин. В ней говорилось: "Строго
секретно.
Берлин. В Главное управление имперской безопасности для вручения
группенфюреру и генерал-лейтенанту полиции Мюллеру -- лично.
1-IV-1944 года отрядом жандармов были захвачены в лесу и при
сопротивлении убиты три советских парашютиста. По документам полиция
установила личности трех убитых.
1. Руководитель группы имел фальшивые документы на имя обер-лейтенанта
немецкой армии Пауля Зиберта, родившегося якобы в Кенигсберге. На
удостоверении была его фотокарточка, где он снят в немецкой форме.
2. Поляк Ян Каминский.
3. Шофер Белов.
Речь идет несомненно о тщательно разыскиваемом нами советском
партизане..."
Дальше в телеграмме приводится перечень уничтоженных Кузнецовым врагов.
Так погиб Николай Иванович Кузнецов, наш боевой товарищ, проведший ряд
неслыханно смелых операций по уничтожению представителей немецких
оккупационных властей и сеявший смятение в рядах озверелых врагов нашей
родины.
Когда стало известно о гибели Кузнецова, мы с товарищами вскрыли его
письмо. И вот этот конверт снова в моих руках.
"Вскрыть после моей смерти. Кузнецов. 24 июля 1943 года. Завтра
исполняется одиннадцать месяцев моего пребывания в тылу врага. 25 августа
1942 года в 24 часа 05 минут я опустился с неба на парашюте, чтобы мстить
беспощадно за кровь и слезы наших матерей и братьев, стонущих под ярмом
германских оккупантов.
Одиннадцать месяцев я изучал врага, пользуясь мундиром германского
офицера, пробирался в самое логово сатрапа -- германского тирана на Украине
Эриха Коха.
Теперь я перехожу к действиям. Я люблю жизнь, я еще молод. Но если для
Родины, которую я люблю, как свою родную мать, нужно пожертвовать жизнью, я
сделаю это. Пусть знают фашисты, на что способен русский патриот и
большевик. Пусть они знают, что невозможно покорить наш народ, как
невозможно погасить солнце. Пусть я умру, но в памяти моего народа патриоты
бессмертны. "Пускай ты умер, но в песнях смелых и сильных духом всегда ты
будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету..." Это мое
любимое произведение Горького. Пусть чаще читает его наша молодежь.
Если будет нужно, я пойду на смерть с именем Родины!
Ваш Кузнецов".
Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 5 ноября 1944 года
Николаю Ивановичу Кузнецову посмертно присвоено звание Героя Советского
Союза.
"РВ-204" уходит в полночь
Герой документальной повести В. Михайлова Николай Артурович Гефт,
талантливый инженер, специалист по судовым двигателям, добровольно вступает
на трудный и опасный путь разведчика. Заброшенный самолетом в июне сорок
третьего года в Одессу, Гефт появляется на Одесском судоремонтном заводе,
утверждает себя как знающий дело опытный инженер и добивается
неограниченного доверия оккупантов. Созданная им на заводе подпольная группа
советских патриотов ведет разведку и осуществляет крупные диверсии на
германских военных судах. Николай Гефт находится между двух огней --
опасности разоблачения и ненависти к нему советских людей.
В этих сложных условиях он проявляет исключительное мужество,
находчивость, смелость и с честью выполняет свой патриотический долг.
"Дорогие мои Анка, Вовик и Котик!
Ну вот и кончилось мое вынужденное безделье. Отправляюсь в путь, в
пекло, в суровое испытание!.."
В час, когда в далеком казахском селении Анна Гефт вскрыла конверт, в
тот самый час четырнадцатого июня тысяча девятьсот сорок третьего года с
ростовского аэродрома поднялся с выключенными огнями "ЛИ-2", на борту
которого был Николай Гефт.
В кабине самолета их четверо.
Валерий Бурзи -- кряжистый крепыш лет двадцати пяти. Николай знал о
Бурзи немного: инженер-электрик, работал до войны в отделе главного
энергетика Судостроительного завода в Николаеве. Бурзи предстоит прыгать с
парашютом под Херсоном.
Нина Шульгина -- интересная молодая женщина, похожая на грузинку, и
Александр Красноперое -- ей под стать, видный, рослый мужчина.
Шульгина и Красноперое в оккупированной Одессе будут изображать
молодоженов. В вещевом мешке "молодого" угадывалась рация, чему Николай
искренне завидовал.
Они были замкнуты и углублены в себя. Каждый скрывал тревогу и
неизбежное чувство страха за исход ночно-
го прыжка, за достоверность версии своего появления в тылу врага, за
надежность документов...
Николай еще раз мысленно проверил свою легенду:
"В бою под Чугуевым, двадцать седьмого февраля, сдался в плен. Был в
лагере военнопленных. Заболел брюшным тифом. Находился на излечении в
немецком госпитале. После выздоровления, как лицо немецкой национальности,
отправлен к месту постоянного жительства, в Одессу, о чем свидетельствует
маршбефель {Маршбефель (нем.) -- маршевое удостоверение, командировочная.} с
подписью и печатью".
"Достовернее не придумаешь. Документы в порядке, -- думал Николай, --
но поверят ли в эту легенду чиновники "Транснистрии"? {"Транснистрия" (рум.)
-- "Заднестровье", так оккупанты называли временно оккупированную территорию
СССР между Днестром и Бугом.}. А почему бы им не поверить? Меня, заместителя
главного инженера Нефтефлота, четвертого октября сорок первого года выселили
с семьей в Казахстан. Инженер, специалист по судовым двигателям -- механик
пимокатной артели! Мог я затаить обиду? Конечно, мог! Только и ждал удобного
случая... И вот, в бою под Чугуевым, двадцать седьмого февраля... Такая
подленькая история может растрогать до слез офицера гестапо!" Николай не
терял чувства юмора.
Он достал из бокового кармана гимнастерки госпитальное заключение и с
досадой заметил, что оно просрочено. Должны были вылететь первого, задержала
техника.
Самолет сильно тряхнуло. Погасла лампа в плафоне. Бурзи поднял шторку и
увидел в иллюминаторе яркие вспышки зенитных орудий.
-- Пересекаем линию фронта, -- пояснил Бурзи. Они шли с набором высоты.
Альтиметр, висящий над дверью в летную кабину, показывал четыре тысячи
триста метров.
Плафон снова загорелся, освещая тусклым светом кабину, скамьи по бокам
и четверых людей, таких неуклюжих и малоподвижных, с парашютами и вещевыми
мешками. Мерно гудят моторы, свистит ветер в закрылках.
"Интересно, получила Аня мое письмо от первого июня?-- снова думает