— Это откуда же?
— Боже, какая у тебя короткая память! Еще до войны мы с гаулейтером не раз ездили в леса под Кенигсбергом на охоту. Это было, не помню точно, но, кажется, в тридцать четвертом или тридцать пятом году. Там, в имении князя Шлобиттена, мы и познакомились с твоим отцом Отто Зибертом, бывшим управляющим этим чудесным хозяйством. Не так ли, господин обер-лейтенант?
— У вас феноменальная память, господин майор! — восторженно воскликнул Кузнецов. И тотчас же, чуть склонив голову, тихо грустно добавил: — Но моего отца, мир праху его, уже нет. Он умер в 1936 году. Управляющим у князя Шлобиттена после смерти отца стал я… Долго мне не пришлось управлять, так как вскоре я пошел в армию, а там школа офицеров… фронт. А относительно моей памяти?.. Что ж, сдаюсь, — Николай Иванович, улыбаясь, поднял руки, — возможно, мы и встречались. Но к нам, в эльбинские леса, приезжало так много охотников, так много людей гостило у князя, что у меня в то время даже выработался рефлекс безразличия, какого-то равнодушия.
— Тебе и сейчас все нипочем. Мне бы твои заслуги перед фатерляндом, я бы не проматывал здесь, в Ровно, отцовские деньги, а завел бы на этих плодородных землях хозяйство. Рабочих рук тут хватает. И у тебя есть хороший опыт.
Кузнецов не спешил с ответом. Он прошелся по комнате, а потом категорически заявил:
— Я уже думал об этом, господин майор, и, возможно, сделаю так, но не сейчас. Враг еще не разбит, я должен исполнить долг немецкого офицера до конца.
Подобные разговоры между фон Бабахом и Паулем Зибертом возникали часто. И Николай Иванович всегда задумывался: «Что таится за словами гитлеровца? Не испытывает ли он меня? Удастся ли его обойти и с его помощью проникнуть в резиденцию Коха? Какую версию придумать, чтобы сам фон Бабах предложил мне пойти на аудиенцию к гаулейтеру?»
И тут возник новый план.
…Как-то после сытного обеда майор фон Бабах предложил Паулю Зиберту пойти на пляж позагорать и искупаться.
— Не искушайте меня, герр майор, — ответил Кузнецов. — Сегодня я должен пойти к своей невесте. У нее маленькая неприятность, и нужно ей помочь.
— А что именно?
— Валя получила повестку из гебитскомиссариата о выезде в Германию.
— Жаль, что тебе придется с ней расстаться. Она очень приятная девушка. Ты не пытался сходить в гебитскомиссариат?
— Там ей уже отказали, — огорченно ответил Николай Иванович.
— Если ты сможешь поручиться за нее, я попробую устроить ей встречу с шефом. Для гаулейтера такие вопросы — пустяк.
Кузнецов только и ждал этого предложения, но согласиться сразу же он не мог.
— Не знаю, удобно ли беспокоить господина гаулейтера, хотя, откровенно говоря, девушку мне очень жаль. Бандиты замучили ее отца за то, что он по происхождению немец. Я даже знал старика. Он был порядочным человеком, этот Довгер. И только за то, что в его жилах текла немецкая кровь, он поплатился жизнью.
— Если она действительно немецкого происхождения, ей обязательно нужно помочь, — расчувствовался фон Бабах. — Через гаулейтера ей можно оформить документы фольксдойче, только надо найти надежных свидетелей, которые бы поручились, что она из немцев.
— Вы, господин майор, золотой человек. Ваша идея чудесна! Я от нее в восторге! Как только Валя Довгер получит удостоверение фольксдойче, на следующий же день она станет фрау Валентина Зиберт. Приглашаю вас на свадьбу, господин майор! Что же касается поручителя, то я первый готов им быть.
— Если у тебя серьезные намерения относительно Вали, то стоит побеспокоить не только гаулейтера, но и самого фюрера. Между прочим, хозяину не надо говорить о свадьбе. Просто: идет речь об исправлении несправедливости, допущенной по отношению к человеку немецкого происхождения.
— Я вам буду благодарен за это всю жизнь.
Николай Иванович рассказал нам об этом разговоре с фон Бабахом в тот же день.
— Знаете, — сказал он, — я думал, что план сорвется. Сначала шло гладко. Мой майор говорит: «Давай заявление, гаулейтер хоть завтра его подпишет». А потом как начал меня штурмовать вопросами, как завелся: почему я выбрал себе именно Валю, разве не найдется какой-то богатой немецкой фрейлейн, как это воспримут в имении, когда я вернусь…
— А ты действительно ему говорил о женитьбе? — спросила Валя. — Еще, чего доброго, свадьбу придется справлять.
— А что было делать? Я разыграл из себя безумно влюбленного. Если этот фон Бабах организует нам встречу с Кохом, мы не то что свадьбу, а черт знает что устроим!
Валины щеки зарделись.
— Оставь шутки! — серьезно сказала она.
— А почему не пошутить? — ответил Кузнецов. — В этом ничего плохого нет. Шутка подбадривает, если хочешь, придает человеку силы. А нам надо быть бодрыми, не падать духом. Впереди у нас, Валюша, очень сложная операция. Через пару дней пойдем к Коху. Он будет говорить с тобой. Фон Бабах сказал, что гаулейтер лично принимает всех, кто хлопочет о документах фольксдойче: хочет убедиться, имеет ли он дело с патриотом «великого рейха» или с проходимцем, мечтающем о привилегиях и пайке. Мне придется обождать в приемной, пока Кох не позовет меня для подтверждения твоего происхождения. Боюсь только, как бы все не сорвалось: фон Бабах сказал, что гаулейтер снова собирается в Кенигсберг.
В этот вечер наша группа собралась у Ивана Приходько, чтобы обсудить план уничтожения Эриха Коха. Мы договорились обо всем. Решили, что я буду кучером Пауля Зиберта и его невесты Вали Довгер, а Михаил Шевчук, Жорж Струтинский, Иван Приходько и другие товарищи будут вблизи резиденции, чтобы в случае необходимости прийти нам на помощь.
Но где раздобыть хороший фаэтон? Сначала думали взять лошадей и повозку в отряде. Но времени было мало, а отряд — далековато. К тому же у партизан не было порядочного экипажа.
Мне, как опытному коммерсанту, поручили купить или одолжить фаэтон в городе. Я немедленно кинулся на поиски, так как на следующий день фон Бабах сообщил Паулю Зиберту, что все идет как по маслу, пропуск к Коху заказан, и теперь успех будет зависеть от того, в каком настроении окажется во время аудиенции гаулейтер.
А мои поиски фаэтона были пока безуспешными.
— Придется идти пешком, — сказала Валя. — Все равно фаэтон нам едва ли пригодится. Я не собираюсь бежать после того, как пущу пулю в лоб этому сатрапу.
— О чем ты говоришь! — воскликнул Кузнецов. — Ты даже не имеешь права думать об этом. Не забывай: задание лишь в том случае будет выполнено, если все пройдет благополучно и мы вернемся в отряд. А фаэтон нам понадобится не для того, чтобы бежать, а чтобы уложить оружие. Понимаешь, как все будет? Мы с тобой — в приемной Коха, выходит фон Бабах и приглашает тебя в кабинет. Ты идешь с майором, а через минуту без разрешения вхожу я, ты сразу же выходишь, я расправляюсь с Кохом и моим «другом» и быстро иду за тобой вниз. На улице мы садимся в фаэтон. Гнидюк ждет нас в полной боевой готовности. А дальше обстановка подскажет, что надо делать.
— Нет, в Коха буду стрелять я, — не соглашалась Валя.
— Оставь, Валя. Из твоего пистолета можно только воробьев пугать, а не стрелять в фашиста на расстоянии. Ты не успеешь раскрыть сумочку и вытащить свою игрушку, как окажешься в руках майора фон Бабаха. А вернее всего, тебе придется распрощаться с сумочкой в бюро пропусков.
Вале ничего не оставалось, как согласиться с Кузнецовым.
Среди извозчиков у меня был знакомый Вацек. К нему крепко пристала кличка «Сакраменто», так как в пьяном виде (а трезвым Вацек бывал очень редко) он часто употреблял это слово. У этого извозчика были отличные кони и фаэтон, и я решил взять их на 31 мая — день, на который были заказаны пропуска в резиденцию Коха.
Получив от меня пятьдесят марок, Вацек низко поклонился и подобострастно произнес:
— Я к вашим услугам, мой сладчайший пан. Не то что на день, но даже на год я готов с вами ехать куда угодно, хоть к партизанам.
Так мы подготавливали эту серьезную операцию. Никому и в голову не приходило, что может произойти с каждым из нас в случае неудачи. Ни у кого не было ни малейшего колебания — только ненависть к врагу, причинившему столько горя нашему народу.