Следуя совету Назарьева не таиться, Костя дождался рассвета. Поплыл бесшумно. Как пригодилась игра «в рули» с товарищами по школе: требовалось хорошо и быстро плавать, неслышно поднырнуть и схватить за ногу. Сначала отставал от ребят, но — такой уж характер! — специально приходил один потренироваться, и наловчился.
Автоматная очередь полоснула воду неподалеку. Как захотелось нырнуть поглубже и уйти под водой назад! «Не таиться!» Заставил себя приподнять руку, как бы говоря: «Вижу, что стреляете!» — и поплыл нарочито шумно, не таясь.
Стрельба прекратилась.
На берегу, за деревьями, офицер и солдаты. Подсчитал: десять — двенадцать. Сказал, как задумали, что в городе осталась мама — «муттер, муттер». Черт их знает — поняли или нет! Офицер что-то приказал солдату — вот когда пожалел, что мало внимания уделял изучению языка! Солдат повел к высокой железнодорожной насыпи, проходившей неподалеку. Костя успел рассмотреть, что в Архиерейской роще немцев, действительно, немного, как и говорил Назарьев. В подвальной части общежития заметил четыре пулеметных гнезда. По насыпи в сторону Отрожек прошло пять танков. С насыпи было видно Березовую рощу. И там танки. Пять… восемь… Кажется, десять. Замаскированы ветками.
Сердце стучало уже не так громко.
Спускаясь с крутой насыпи, чуть не наступил на труп красноармейца. Совсем молодой.
У входа в Ботанический сад — городской парк культуры и отдыха — встретился куда-то спешивший офицер. Солдат доложил ему. Офицер на ходу сказал что-то раздраженно. Вроде как приказал куда-то отвести.
Солдат повел Костю вверх по улице Ленина. На каждом шагу следы боев. В доме, где размещалось 4-е отделение милиции, и в других уцелевших домах немцы оборудовали в подвальной части пулеметные гнезда. Прошли мимо Костиной школы. Во дворе полковая пушка. Свернули на Транспортную улицу. У входа в Брикманский сад часовой, в саду много людей. Задержанные, что ли?
Конвоир что-то сказал часовому, толкнул Костю за решетку сада и ушел.
В саду знакома каждая тропка — ведь сад почти рядом с домом. Прислушался к разговорам, как советовал Назарьев. Люди говорили, что делается в городе, — это важно, надо запомнить! Значит, по улицам пока можно ходить свободно. Порадовало, что все с ненавистью говорят о фашистах, верят, что их скоро прогонят.
Запомнив, что в саду гаубичная батарея, Костя известной ему лазейкой выбрался из сада, правильно рассудив, что прежде всего надо добраться до своего дома: если задержат, скажет, что здесь живет.
Издали увидел высокий тополь, растущий у калитки. Дом уцелел. Торопливо вошел. Немцы уже успели изгадить комнаты, на полу валялись пустые бутылки от французских вин. Откуда французские вина? Потом, когда Костя доложит, окажется, что в разведке мелочей нет: для захвата Воронежа Гитлер одну из армий перебросил из Франции.
На улице разговаривали незнакомые женщины. Костя услышал:
— Фашисты говорят, будто Турция и Япония объявили нам войну, что Ленинград взят и война будет закончена через месяц.
— Брешут, — сказал Костя. — Не верьте им, и другим передайте, чтобы не верили.
Улица Урицкого забита мотопехотой — не менее полка, в Первомайском саду через узорчатую железную ограду увидел танки: два около ограды, выходящей на проспект Революции, два — около летнего театра, один у ресторана… У конфетной фабрики на Кольцовской четыре пушки… Как много надо запоминать разведчику! Записывать нельзя!
С невольным любопытством и со страхом вглядывался в гитлеровцев, но они не обращали на него никакого внимания, и это успокоило. Жалко было тех, кто не успел выйти на левый берег и сейчас ютился в подвалах, в немногих уцелевших домах. Все хмурые, явно голодные. И самому есть хочется. Не прозевать бы наступления комендантского часа, чтобы до шести часов вечера обойти как можно больше улиц.
Вечером дворами, развалинами, уже опасаясь попадаться на глаза немцам, добрался до прибрежных улиц, круто спускающихся к реке. Они пострадали мало. Здесь крупных частей гитлеровцев не было. На улицу Цюрупы вход запрещен — висит фанерное объявление; там у здания военкомата заметил офицеров в эсэсовской форме. Их особенно надо опасаться.
Как учили, залег в развалинах дома поближе к берегу, высмотрел, где по берегу шагают патрули, рассчитал, сколько времени проходит, когда солдаты расходятся в разные стороны и опять встречаются, и, когда стемнело, по-пластунски к реке, потом лугом на Придачу, оттуда в Отрожки.
Приятно было — Михаил Назарьев обнял за плечи, тепло сказал:
— Спасибо, Костя! Очень ценные сведения! Страшно было?
Искренне ответил:
— Страшно. — И торопливо добавил: — Привыкнуть можно.
Назарьев невольно рассмеялся, вытащил из полевой сумки бумагу, попросил подробно описать все, что он видел, слышал.
— А вот это представляет интерес? — спросил Костя. — На доме санчасти управления НКВД и на некоторых других уцелевших каменных домах я видел надпись мелом по-немецки: «Ахтунг! Нихт анбреннен!» «Внимание! Не поджигать!» Как это понять?
— Очень важная деталь. Не обратил внимания, есть немцы в таких зданиях?
— Есть. Похоже, штаб подразделения.
— Вот и важно поэтому. А надпись понимай буквально. В гитлеровском приказе «О поведении войск на Востоке» сказано, что сохранять только те здания, которые используются в военных целях, а остальные уничтожать. Мол, никакие исторические или художественные ценности на Востоке не имеют значения.
Как потом установили разведчики-чекисты, фашисты, ограбив ненужный им дом, поджигали его. В захваченной после освобождения Воронежа брошюре немецкого военного корреспондента Густава Штебе «Наступление на Воронеж и оборона Воронежа» говорилось:
«Город, как таковой, не представляет собой в настоящее время никакой ценности. Нужны будут десятки лет, чтобы его вновь отстроить и начать новую жизнь».
Но советские люди восстановили Воронеж за несколько лет.
Назарьев порадовал Костю, сказав ему, что 7 июля подписан приказ о создании Воронежского фронта, что к Воронежу подтягиваются новые полевые войска.
11 июля бойцы 233-го полка НКВД, наступая со стороны Отрожек, выбили немцев из Архиерейской рощи. Несколькими днями позже представитель Ставки Главнокомандования оставит командиру части НКВД, выбившей гитлеровцев из района Сельскохозяйственного института, такую запись:
«В трудный, напряженный боевой период для Воронежа по уничтожению фашистских захватчиков лично вам и всем бойцам, командирам и политработникам частей НКВД Военный совет выносит благодарность.
Уничтожайте захватчиков до последнего…
Родина ваших боевых заслуг никогда не забудет».
Из двух тысяч бойцов-чекистов в живых осталось около двухсот. На левый берег гитлеровцы не прошли. Взбешенный Гитлер снял с поста фельдмаршала фон Бока. Через несколько дней он будет вынужден повернуть значительную часть войск вдоль западного берега Дона, вправо от Воронежа, на Сталинград.
Однако оборонявших Воронеж было меньше, чем гитлеровцев, не хватало и военной техники. К Воронежу подтягивались новые полевые войска, но почти тотчас же направлялись вдоль восточного берега Дона, к Сталинграду. Защитники Воронежа понимали лишь одно: сдержать фашистов на московском направлении, и ни шагу назад, чего бы это ни стоило.
Командованию Воронежского фронта нужны были ежедневно разведывательные сведения, иначе малыми силами сдержать врага трудно. Центральная оперативная группа НКВД пополнилась новыми чекистами, переброшенными из других фронтовых районов. Возникла новая разведывательная группа в освобожденном районе Сельскохозяйственного института. Ее возглавили Михаил Назарьев, Семен Погорельцев. Расположилась она на даче имени Пушкина. Оперативная группа в Отрожках обновилась. Здесь и в Сосновке по-прежнему обучались и отдыхали разведчики, ожидая новых заданий.
Костя настойчиво просил опять послать его в разведку. А его настойчивости и тогда хватило бы на десяток человек.