И вот по улице, переполненной немцами, двигалась невысокого роста худощавая женщина; в одной руке она держала узелок с жалким обедом, а в другой — ручку Вовки, который тащил за собой Виталика, рассуждавшего вслух: «Я папке яблочко дам… Я папке яблочко дам…»
Так, целый месяц, изо дня в день, помогая чекистам отряда Карасева готовить взрыв, рискуя своей жизнью и жизнью своих маленьких детей, ходила эта женщина, доставляя опасный груз.
Полученную от чекистов мину с часовым механизмом Яков Захарович Каплюк заложил вместе с толом (мина должна была взорваться от детонации) в той части котельной, которая находилась под центральной частью здания; еще и еще раз проверив, правильно ли установлен в мине взрыватель, надежно ее замаскировав, Каплюк распрощался с охраной и, объяснив свой уход желанием проведать семью, сел на велосипед и уехал; к тому времени Мария Ивановна с детьми уже находилась в надежном, безопасном месте, в лагере у чекистов.
…Сейчас семья Каплюк проживает в том же городе Овруче. Закончив в Одессе Технологический институт имени Ломоносова, Виталик и Вовка, ныне инженеры, работают в Минске. Григорий Васильевич Дьяченко руководит одним из колхозов в Житомирской области.
В этом факте, думается нам, нашло свое выражение величие того времени, когда в условиях страшного, невыносимого гнета фашистской оккупации, патриоты нашей Родины, в интересах ее безопасности, не дрогнув, шли на самопожертвование.
И каждый раз, думая об этом и об операции, проведенной чекистами в Овруче, о помощи, оказанной местными жителями, я вспоминаю слова, прочитанные мной в книге «Дзержинский»:
«…Люди были тогда как тени, а дела их были как скалы!»
В одном из сел, затерявшихся в зоне Брянского леса, свирепствовал немецкий комендант Отто фон Фогель, каратель и палач, зверь и садист, от изощренных жестокостей которого страдало население всей округи.
Комендант окружил себя охраной; насколько он был лют, настолько был и хитер, подозрителен и увертлив. Всюду ему мерещились народные мстители: то за каждым домом, казалось ему, стоит партизан с автоматом, то ему чудилось, что в окно летит граната, он кричал, что ему подсунули отравленные хлеб и мясо. Свой животный страх он переливал в жестокую месть, и много людей погибло от его руки. Подобраться к фашистскому извергу, чтобы разделаться с ним, партизанам долго не удавалось.
В одну из темных осенних ночей в нашу чекистскую разведывательную группу, действовавшую в тылу врага, была сброшена на парашюте разведчица Лида, небольшого роста чернявая девушка.
Комсомолка быстро снискала любовь и уважение товарищей; вскоре о ней узнали в других отрядах. Лида была отважна, скромна, приветлива, неплохо знала немецкий язык и очень хорошо пела; часто, бывало, возвратившись с задания, к нам в землянку под вечер приходили разведчики, и Лида, стараясь не потревожить раненых (их у нас было двое, и лежали они тут же, в землянке), напевала вполголоса:
Это была любимая песня Лиды, пела она с чувством, с большой теплотой. Перед боями мы не раз собирались вокруг нее, слушали ее пение и отдыхали душой.
Как-то вечером к землянке, в которой размещалась наша группа, подъехал верхом на коне бравый парень в кубанке — это был переброшенный в Брянские леса из Москвы чекист Мирон Голубь — начальник разведки одного из партизанских соединений. Приехал к нам Голубь за помощью: он просил одолжить на несколько дней… Лиду для проведения, по его словам, несложной, но по замыслу очень важной операции.
Наконец-то партизаны нащупали слабое место карателя Фогеля: разведка узнала, что он любит… мед.
Собрав пасечников, комендант под угрозой смерти приказал доставить ему по бочонку «руссише миод».
Любовь фон Фогеля к меду и решили использовать партизаны.
Они нашли большой крепкий кувшин. Один из партизанских минеров искусно сделал мину большой взрывной силы натяжного действия, с тонким проводочком, подходившим к взрывателю. Мину опустили на дно кувшина, наполнив его до самого верха медом. Теперь, чтобы мина сработала, надо было всего лишь — всего лишь! — зацепить чем-нибудь, хотя бы обычной столовой ложкой, утонувший в нижней части кувшина проводок. И это, по замыслу партизан, должен был сделать сам Отто фон Фогель, в день Нового года, который уже приближался.