На прощанье старый Ян крепко поцеловал Иру и произнес дрогнувшим голосом:
— Ну, будь счастлива, дочка!
Хлопнула дверца. Машина, разгоняя кур, запылила по улице села. Ядвига проводила Иру и Лукерью Самсоновну далеко в поле. Тяжело было и ей расставаться с сестричкой.
Машина остановилась. Геня прижала Иру к груди:
— Прощай, сестричка! Расти счастливой, люби маму. Не забывай и меня…
Сорвав с головы платок и уткнув в него лицо, чтобы заглушить рыдания, она метнулась с дороги в высокие подсолнухи.
В тот же день мы сидели с Лукерьей Самсоновной в номере офицерской гостиницы во Львове, на площади Перемоги — Победы. Слабый ветерок колыхал на окнах тюлевые занавески. В комнате было тихо, прохладно.
Окна ее выходили на затененный пятиэтажным зданием двор, и ни летний зной, ни шум машин, проносившихся по площади, почти не проникали сюда.
Лукерья Самсоновна сбивчиво рассказывала мне о дочери, о себе. Она была полна радости, что ее дочь теперь с ней, и полна тихой скорби от посещения тех мест, где лежит в земле ее маленькая Аллочка и где стойко сражался с врагами ее муж. О судьбе Василия ничего определенного узнать от жителей Шувска ей не удалось.
Перед нами посреди комнаты играла уже освоившаяся в новой обстановке, живая, подвижная девочка лет восьми, в белом платьице и белых, домашней вязки, гольфах с завязанными у колен кисточками. У нее были такие же светлые и пушистые волосы и такие же серые глаза, как у Лукерьи Самсоновны. Подбрасывая голубой шар, она что-то тихонько напевала по-польски. Вдруг шар выскользнул из рук и плавно поплыл в дальний угол комнаты. Девочка кинулась за ним вдогонку и нечаянно натолкнулась на стоявшую поблизости кровать.
— Ирочка! — взметнулась с места Лукерья Самсоновна. — Больно? Ушиблась?
Девочка отрицательно покачала головой.
— Горемычная ты моя… Как же называть-то меня будешь? Зови меня — мама. Хорошо?
— Ма-ма, — повторила девочка протяжно.
Лукерья Самсоновна подхватила ее на руки и принялась целовать.
— Вы уж извините меня, — обратилась ко мне Павлова, опуская Иру да пол и вытирая глаза. — Ведь она — единственное, что оставила мне война.
Мы вернулись к прерванному разговору. Но я видел, что Павловой сейчас не до меня, и попрощался с ней…
Прошло пятнадцать лет после этой встречи. По заданию редакции я приехал в село Черновское Кировской области. Ездил по полям, беседовал с механизаторами, льноводами. И вдруг в мимолетном разговоре услышал знакомые названия деревень: Большая Медведовщина, Верхне-Березово. Те самые деревни, которые когда-то называла мне во Львове Лукерья Самсоновна Павлова, рассказывая о себе и погибшем муже-пограничнике. Где она сейчас? Где ее дочь? Как они живут? Спросил председателя колхоза Юрия Гавриловича Лебедева — не знает и не слыхал. Но Лебедев тут же стал звонить во все концы по телефону: в школу, в клуб и еще куда-то.
— Есть Павлова Лиза и дочь у нее Любовь; не эти ли?
— Нет, — отвечаю, — не эти.
И снова звонки. Наконец, выясняется: Лукерья Самсоновна работает уборщицей в Верхне-Березовской школе.
И опять мы сидим с ней и вспоминаем прошлое. Сидим летним вечером у ворот на вынесенных из избы стульях. Теперь ее не надо спрашивать об одном и том же дважды — она рассказывает подробно и все по порядку. Из этого рассказа я узнал, что Ира мало-помалу привыкла к ней, училась в школе, окончила в Черновском десятилетку. Училась она хорошо, но до самого последнего класса труднее всего ей давался русский язык. После учебы вышла замуж за приезжавшего к родным в Черновское шахтера и уехала на Урал.
— Я уж бабушкой стала, — рассмеялась Павлова. — К ним пока не еду, хочу здесь до пенсии доработать.
С Яном Тырдой они вначале переписывались, а потом Ядвига вышла замуж, сам Тырда куда-то из Шувска переехал, и связи оборвались.
Перед прощаньем Павлова, вздохнув, сказала:
— Сохнуть уж я стала, надломила меня война. Горя, которое она принесла, хватит нам на всю жизнь, да еще и детям нашим останется…
В эту, вторую нашу встречу, Лукерья Самсоновна спросила меня, не слыхал ли я чего-нибудь о муже. О Павлове я ничего не знал, но пообещал ей навести справки. Долго и безуспешно писал в разные места, обращался к старым знакомым-пограничникам, к писателю Владимиру Беляеву, интересовавшемуся одно время обороной Перемышля и написавшему книгу «Граница в огне». Но помочь мне никто не мог. Наконец, послал письмо в «Львовскую правду». Газета его напечатала. А через несколько дней я получил письмо из Равы Русской от бывшего пограничника Владимира Алексеевича Пушкарева. Он сообщал, что погранкомендатура, которой командовал капитан Савченко и в состав которой входила застава старшего лейтенанта Павлова, дралась на пограничных рубежах до 28 июня.