Потом Котлов водил нас по рулежным дорожкам, взлетно-посадочной полосе и окраинам аэродрома. Он знал здесь каждую неровность, каждый бугорок и ямку и обращал на них наше внимание.
- Летное поле надо знать как свою ладонь, - говорил инструктор. - И подходы к нему тоже. Завтра возьмем машину и поколесим вокруг, а сегодня, вижу, устали вы. У нас хорошо здесь - лес, воздух свежий. Отдохните с дороги.И он отпустил нас.
- Ну как вам курсы? - спросил я друзей. Николай и Петр переглянулись.
- Курсы как курсы, - пожал плечами Савченков. - На курорт смахивают. Нового мы тут ничего не узнаем.
- Не торопись с выводами,- резонно возразил ему Олимпиев.
Оба они в училище первыми освоили полеты по кругу и в зону, летали уверенно, грамотно и всегда получали одобрение Красовского и Пушко. На курсах нам предстояло совершенствовать летные навыки, научиться стрелять по наземным и воздушным целям, летать ночью, одним словом, приобретать мастерство, без которого нечего было и думать о должности командира звена. Все это так, но в душе я был не очень доволен сложившимися обстоятельствами. Мне хотелось сначала послужить в части рядовым летчиком. В самом деле, какой из меня командир звена с таким скромным практическим опытом?! Чему я могу научить других?!
Я поделился своими мыслями с ребятами, но они возразили.
- В полку рядовыми летчиками служат вчерашние школьники, - сказал Олимпиев. - Мы уже старики по сравнению с ними: повоевали на финской, кое-что повидали.
Май клонился к концу, когда мы закончили теоретические занятия - изучили район полетов, инструкцию по эксплуатации аэродрома, сдали зачеты и приступили к полетам. Машины с форсажным устройством были намного лучше тех, на которых приходилось летать в Каче, и даже Савченков перестал называть их "ишаками".
Аэродром не смолкал ни днем ни ночью. Ночные полеты осваивал соседний полк. Это давало повод Петру еще раз напомнить Николаю о его безосновательном упреке в недостаточно активном действии наших авиаторов. Но Савченков и тут находил аргумент в свою пользу:
- Так не мы же летаем ночью, а соседи.
- Ну, милый, ты опять за свое, - разводил руками Олимпиев. - Дойдет очередь и до нас.
Когда я поднимался в ленинградское небо, мне хотелось петь от радости. В ясную погоду с высоты отчетливо просматривался весь город - золотые купола Исаакия, тонкие, устремленные вверх шпили Адмиралтейства и Петропавловской крепости, а к северо-востоку простиралась зеркальная гладь Ладожского озера, от которого голубой петляющей лентой тянулась красавица Нева.
Мы отрабатывали сложный пилотаж, столь необходимый в воздушном бою, совершали полеты по маршруту. Дни были заполнены до предела. Свободными оставались только половина субботы и воскресенье. Однако нагрузка не была для нас обременительной: каждому хотелось как можно быстрее выполнить учебную программу.
- Скоро ли стрелять? - спрашивали летчики Банщикова.
- В двадцатых числах июня, а там приступим и к ночным полетам. Всему свое время, - неторопливо и рассудительно отвечал капитан.
По воскресеньям обычно ездили в Ленинград. Ходили по улицам и площадям, любовались архитектурным ансамблем города, величественными памятниками. Неизгладимое впечатление оставляли богатства музеев, особенно сокровища Эрмитажа.
Как-то я пригласил Николая в гости. Мы поехали на Фонтанку, где у своих родителей жила в ту пору Анна.
Савченков был убежденным холостяком и нередко говорил:
- Летчик должен быть свободным от семейных уз. К чему жене и детям разделять с ним тяготы службы? Сегодня он в лагерях, завтра на полевом аэродроме, послезавтра в другой части. Разве ему до семьи?
Дома нас встретили очень радушно. Особенно радовался Женька, которому понравился "дядя Савченков". Но дядя чаще всего посматривал на сестру Анны.
К вечеру Николай озабоченно сказал:
- Попроси, пожалуйста, Анну, чтобы она приехала в лагерь вместе с сестрой. Сделай одолжение... - И, улыбнувшись, добавил: - Закон диалектики: все течет, все изменяется. Так обещаешь?
Анна улыбнулась:
- Ладно, Николай, приедем, только, чур, с другими не назначать свидания! И она шутливо погрозила ему пальцем.
В лагерь возвращались в приподнятом настроении.
И все шесть дней с нетерпением ждали предстоящего свидания. В субботу мы долго не могли уснуть. Тихая, теплая июньская ночь. Соловьиные трели в лесу. Над палаткам.и огромный купол неба, усеянный звездами. Дурманящие запахи невыкошенных трав.
- Коля, до чего же хорошо жить! - прошептал размечтавшийся Савченков.Хоть стихи читай, только перед ребятами неудобно.
- А ты про себя,- также шепотом посоветовал я ему. - Говорят, успокаивает.
- Шутишь,- обиделся Савченков.- Конечно, у тебя все определенно в жизни: есть славная Аня, Женька... Счастливый ты!
Разбудила нас неистово оравшая сирена. Ее вой, казалось, заполнил все палатку, подсвеченную только что взошедшим солнцем, весь легкий парусиновый городок, лес, обрызганный росяной свежестью, аэродром в легкой голубоватой дымке.
- Здорово соседей будоражат! - крикнул Савченков.- Скоро и нас будут по тревоге поднимать на полеты. - Он перевернулся на другой бок, сладко зевнул и спрятал голову под подушку, чтобы не слышать яростного рева сирены.
Кто-то рывком распахнул брезентовый клапан нашей палатки, и в ту же секунду я увидел голову начальника штаба.
- А вы какого черта ждете?! - зло выругался он. - Тревога вас не касается, что ли?!
Я сдернул одеяло с Николая. Через минуту все, кто был в палатках и во всем лесном лагере, - летчики, техники, механики, придерживая противогазные сумки, бежали на аэродром.
Нестройный топот сапог рассыпался горохом в потревоженной гулкой рани. Со стороны БАО (батальон аэродромного обслуживания) тоже бежали красноармейцы и командиры. Из полевого автопарка доносилось чиханье и гудение автомашин, грузовых и специальных - стартеров, бензо- и маслозаправщиков.
На стоянке летчики помогали техникам и механикам снимать чехлы с самолетов, оружейники открывали люки, капоты, заряжали пулеметы, электрики и прибористы контролировали оборудование в кабинах.
Когда самолеты были приведены в боевую готовность, нас построили недалеко от стоянки. Пришли капитан Банщиков с незнакомым майором.
- Война, товарищи...- сказал майор. - Фашистская Германия напала на нашу Родину. Сегодня ночью гитлеровцы бомбили...
Он перечислял города, подвергшиеся бомбардировке, говорил о священной ненависти к врагу, о том, что мы обязательно разобьем фашистов на их собственной территории. Но мы уже больше ничего не воспринимали. Страшная весть потрясла всех.
Банщиков приказал разойтись по самолетам. Дежурные летчики сели в кабины.
В ожидании боевого приказа я думал о том, что сегодня должны были приехать Анна и ее сестра, но теперь, вероятно, не приедут, что мы не доучились на командиров звеньев, не успев отработать упражнения по стрельбе, не освоили полеты в ночных условиях, что сейчас не мешало бы получить те самые истребители, которые находятся на заводских конвейерах...
В тот день мы так и не получили никакого приказа. Поочередно дежурили в кабинах самолетов, а в промежутках между сменами лопатили землю - отрывали щели позади стоянки машин. К полудню из города вернулись все, кто был в увольнении, и тоже приступили к земляным работам. Прибывшие ничего нового сказать не могли.
На следующее утро курсы командиров звеньев расформировали и летчиков распределили по боевым полкам. Вместе со своим вчерашним инструктором Николаем Котловым я готовился к перелету на аэродром, откуда прибыл сюда. Минут за пятнадцать до вылета ко мне подбежала встревоженная Аня. Все-таки приехала!
- Коля... Опять война? - только и могла выговорить она.
Но разговаривать нам было некогда: подъехал капитан Банщиков и сказал, что пора улетать. Я пообещал жене заглянуть вечером домой, просил ее не волноваться самой, не расстраивать родителей и сына.