Незнакомцы между тем вольно разместились в опустевшем купе друг против друга, бережно уложив сверток на сиденье. «Печник», выпростав запястье из брезентового рукава, озабоченно посмотрел на часы, что-то негромко сказал приятелю. Тот немедленно слазил за пазуху, извлек большой серебряный брегет, щелкнул крышкой. Тотчас тоненько, точно в исполнении какого-нибудь комариного оркестрика, зазвучал смутно знакомый немецкий маршик. Скептически ухмыльнувшись и постучав ногтем по циферблату, владелец брегета показал его «печнику». Что-то у них, вероятно, не сходилось, потому что между ними возник небольшой спор, в результате которого «печник» все-таки, сдвинув брови и вытянув губы гузкой, стал подводить стрелки на своих часах.
Какая-то смутная тревога волною прошла по вагону. Показалось даже, что откуда-то с улицы вдруг хлынул в отворенное окно запах хвойного леса, дыма, костра, берлоги…… Однако все окна в вагоне были наглухо задраены. Все зашевелилось, закопошилось, стало перешептываться, подаваться поближе к выходу.
Старик с двумя непослушными удочками бился у дверей в тамбур, подталкиваемый в спину столпившимися людьми.
Из дальнего конца вагона послышался громкий женский взвизг, толпа вздрогнула, втолкнула наконец старика, сломав обе его удочки, в тамбур. Туда набилось уже порядочно людей, зрел возмущенный, но робкий гомон.
Через минуту вагон опустел совершенно, только головы наших путешественников одиноко торчали над спинкой сиденья да еще какой-то безмятежный пьяница вольно и дико всхрапнул, вскинув сонную голову, и снова с размаху свесил ее с плеч.
— Вишь ты, Кузьмич, что с народом сотворили! — сказал «печник» с досадой, покачал головой и добавил не очень понятное: — Не соврал, однако, язык……
— Да, товарищ Барашин, ни к черту генофонд! — согласился его друг, привычной вскидкой плеча поправляя висящий под плащом инструмент.
Поезд стал сбавлять обороты, притормаживать.
Приятели встали, один надел пилотку, другой надвинул на лоб ушанку. «Печник» бережно поднял с сиденья сверток и с помощью друга поместил его себе под мышку. Оба направились к выходу.
А в тамбуре кто-то оглянулся, ахнул, кто-то вскрикнул, и как-то разом все завизжали, завидев приближающихся незнакомцев. Еще раз беззащитно треснули удочки, переломанные уже начетверо, раскатились по тамбуру яблоки. И как только отворилась с шипением наружная дверь, вся эта орава, выпучив глаза и сшибая чугунные урны, понеслась к спасительным фонарям, к кирпичной будочке билетной кассы.
Два незнакомца тоже вышли на перрон, огляделись. Один из них указал рукою на смутно мерцающий слабыми огнями шпиль останкинской телебашни, другой поглядел туда же, затем, чиркнув спичкой, сверился с какой-то бумажкой и кивнул головой. Они подняли капюшоны, поплотнее запахнулись в свои плащи и, сутулясь под пронизывающим ветром, пошагали в непроглядную темную сырь. Скоро фигуры их растворились в ней, один только сверток еще некоторое время белел во мраке, но потом и он исчез с глаз, надо полагать навеки…
— …Ну а конкретно что вас напугало? — не унимался дознаватель. Ведь должна же быть причина массовой паники….
— Да как сказать…… Сробели как-то…… Дух от них… А потом, сверток……
— Ну а какие еще приметы? Конкретней, пожалуйста……
— А-а! Вспомнил две приметы!
— Ну?
— У одного голова обвязана, кровь на рукаве……
— След такой еще стелился за ними по сырой…… по сырому перрону……
— Простыл уж след-то, — вздохнул дознаватель. — Мало, граждане хорошие, фактов. Ничего по факту нет. Дело нельзя завести. Вот если вскроются какие-нибудь новые обстоятельства, — устало произнес он, навинчивая на авторучку колпачок, и вдруг замер, прислушиваясь…. Тихо-тихо-тихо…… т-сс……
Настольная лампа на столе дознавателя мигнула два раза и погасла, но спустя мгновение снова зажглась.
— Гром какой-то…. - удивленно прошептал кто-то.
— Однако поздно, поди, для грома, — возразил неуверенный голос. Ноябрь месяц……
— Вот именно, — нахмурив брови, озабоченно и глухо произнес дознаватель. Затем быстро встал, шагнул к окну и, вглядевшись в темноту, повторил каким-то на этот раз празднично взыгравшим голосом: — Вот именно!.