* * *
Помню погожее летнее утро. С нашего аэродрома поднимается эскадрилья истребителей И-5. Летят по маршруту. Условия погоды почти идеальные: видимость, как любят говорить в авиации, миллион на миллион, в небе ни облачка, полный штиль. Подходит время возвращения группы, но самолетов не видно. На аэродром опускается тревога. Встревожен комбриг, он часто поглядывает на часы, смотрит на северо-запад, откуда должна появиться эскадрилья. Чертыхаясь, подходит ко мне. Я здесь же, у командного пункта, и волнуюсь не меньше Денисова - в хорошую погоду не возвращаются только из-за отказа материальной части.
- Товарищ инженер, как считаете: горючее уже израсходовано? спрашивает комбриг.
- К сожалению, - отвечаю ему, - это факт, товарищ комбриг...
Денисов вопросительно посматривает на меня, потом комментирует:
- Сразу-то все самолеты не могли исчезнуть - вроде не в Арктике. Матчасть у всех тоже одним махом не откажет.
- Не откажет, - повторяю слова командира, а сам прикидываю: если кончилось горючее, машины должны произвести вынужденную посадку тридцать минут назад. А если потеря ориентировки?..
Именно так и случилось в том полете. На одном из участков маршрута эскадрилья истребителей попала в мощно-кучевую облачность с ливнем и градом, при довольно сильном ветре. Град был необычайно крупный (местные жители потом утверждали, что величиной с куриное яйцо). При большой скорости вращения деревянные лопасти винтов покололись в щепки. Все самолеты произвели вынужденную посадку в районе деревни Конюхи. Местность здесь болотистая, вокруг низкорослые деревья, кустарники. Для эвакуации боевых машин пришлось составить группу из технического состава, а руководить всей работой комбриг Денисов поручил мне.
Приехали на место вынужденной посадки. Смотрим, но от боевых машин, как говорится, живого места не осталось. Разобрали мы тогда все истребители, погрузили на платформы и отправили железнодорожным транспортом.
В те годы в авиационных частях существовало правило: если самолет потерпел аварию, но был восстановлен силами эскадрильи, полка или бригады, то летное происшествие считалось только поломкой.
Комбриг Денисов вызвал меня и поставил задачу:
- Я не приказываю вам, товарищ старший инженер, а только прошу: сделайте все возможное и невозможное, чтобы восстановить и ввести в строй поврежденные машины. И если можно - побыстрее, положение у нас критическое: сейчас лето, каждый летный день - на вес золота.
- В лепешку разобьемся, а сделаем, - твердо пообещал я комбригу.
- Верю, что сделаете, - грустно улыбнулся Сергей Прокофьевич. - Только, пожалуйста, не разбивайтесь в лепешку. У нас этих лепешек и так более чем надо.
- Ваша просьба будет доведена инженерно-техническому составу бригады.
- Добро, Иван Андреевич, действуйте, - тихо сказал Денисов.
И началась титаническая работа. Понятия "ночь" или "день" сместились: вставали чуть свет - и шли на работу, обедали - и снова в мастерские, после ужина опять туда же, часов до двенадцати ночи. Кто нас подгонял? Только совесть наша да ответственность за дело, которому служили. Трудились все: инженеры, механики, техники, летчики. Немного больше других, пожалуй, доставалось начальнику цеха бригады Ю. Бескровному да столяру по ремонту самолетов Ф. Хиро, изобретательным и сообразительным специалистам. Для ускорения ремонта поломанные детали и части истребителя заменялись новыми, из складских запасов. А другая бригада в это время восстанавливала замененные детали, которые использовали для следующих машин, подлежащих ремонту.
Так удалось нам создать поточный метод ремонта. Машины, одна за другой, раньше намеченного срока вышли из ремонтных мастерских. Эскадрилья боевых самолетов была полностью введена в строй.
Комбриг Денисов поощрил всех, кто беззаветно трудился по восстановлению истребителей. И каким же счастьем светились тогда глаза моих товарищей, сколько гордости было в их лицах!
Несказанную радость в те дни доставил комбриг и мне. Как-то после совещания, когда все разошлись, я но просьбе Сергея Прокофьевича задержался.
- Иван Андреевич, - начал он беседу, - а я ведь знаю вашу сокровенную мечту. И не только я - вся бригада знает...
- Вы разрешите мне летать? - невольно вырвалось у меня.
- Не я - обстановка там. - Командир подчеркнул слово "там" чуть пониженным тоном, как бы давая этим понять, что много распространяться о таких делах не следует.
И я понял: в Испании всякое может случиться. Умение летать может пригодиться и инженеру.
* * *
Снова начались мои тренировочные полеты на тихоходном У-2. Расчет на посадку я отрабатывал на скоростях, близких к скорости истребителя. Наконец получено разрешение комбрига на вылет на И-5.
Подготовленный самолет ожидает меня у ангара. Я выполняю традиционный осмотр машины, опробываю мотор. По команде моторист убирает тормозные колодки из-под колес, и вот я один, без сопровождающего, рулю к старту.
На старте, широко расставив ноги и зало-жив за спину руки, стоит Сергей Прокофьевич. Вот уже и линия взлета. Осматриваюсь, поднимаю вверх левую руку - прошу разрешения на взлет. Но что такое?.. Своим глазам не верю: комбриг машет мне рукой, показывая в направлении ангаров. С подавленным настроением заруливаю машину к ангару, выключаю мотор и направляюсь прямо в кабинет Денисова.
- Скажите, - с обидой спрашиваю, едва переступив порог кабинета, почему вы мне запретили взлет?
- Успокойтесь, - мягко улыбается командир, - успокойтесь, Иван Андреевич. Ведь ваша подготовка к самостоятельному вылету никем не проверена. Я дам указание командиру полка Родину, он определит вашу готовность, оформим все, как положено, тогда и полетите. Дело это ответственное.
Федор Васильевич Родин к моему стремлению постичь искусство полета относился доброжелательно. Он был человеком отзывчивым, сердечным. И не только ко мне. В бригаде Федора любили и уважали как командира все.
В один из летных дней командир полка Родин готов проверить меня, он садится в заднюю кабину и объявляет:
- За ручку не держусь. Взлетай! Набери высоту да покажи в зоне все, что умеешь.
Скажу откровенно, предстоял сложный экзамен. Еще на взлете я убедился, что Родин доверяет мне полностью: за ручку управления не держится, педали свободны, сектор газа не зажат.
Пришли в зону. Над Березиной, которая служила хорошим ориентиром при выполнении фигур сложного и высшего пилотажа, я показал, что умел делать, а что не умел толком и не пытался. Моя задача была гораздо скромнее, чем может подумать читатель. Командир полка сделал тогда запись в моем полетном листе: "Подготовлен к самостоятельному вылету на истребителе И-5". Этого для меня было вполне достаточно, и уже на следующий день я вырулил на том же И-5 на взлетную полосу.
На старте заметил комбрига. Сергей Прокофьевич стоял рядом с Родиным.
Я взлетел, сделал два круга над аэродромом и произвел посадку. Знакомым жестом руки комбриг разрешил мне второй, третий полеты. Так в моей летной книжке появилась еще одна запись: "Произвел три самостоятельных полета по кругу на самолете И-5 с оценкой "хорошо". Командир полка Ф. Родин". В последующие дни я принялся отрабатывать сложный пилотаж в зоне.
Но вот однажды мне передают приказание срочно явиться к комбригу.
Знакомый кабинет Денисова. Краем глаза замечаю на столе стопку папок. "Личные дела", - мелькнула догадка. Невольно заволновался. Комбриг любезно указал на стул:
- Садитесь, Иван Андреевич. В ногах правды нет.
- Но есть исполнительность в них.
- И терпеливость, - улыбнулся Денисов, взял папку, что лежала сверху, и задал вопрос, как мне показалось, несколько странный: - Иван Андреевич, вам нравится служба в армии?
- Да! - ответил я твердо.
- А специальность авиационного инженера?
- Специальность не девушка, ее не выбирают. К ней привыкают и, думается мне, прикипают. Разве мое отношение к службе и работе не говорит за себя? почти с обидой ответил я комбригу.