Когда гвардейцы взяли остатки легиона наемников в кольцо, те построились в каре и под звуки труб строевым маршем ушли на второй план.
Сражение сходило на нет. Все заметно вымотались и озлобились, что казалось вполне естественно. Окровавленные трупы покрыли большую часть долины. Адамсону было некстати плохо. От вида крови его тошнило прямо под ноги, на казенные сапоги. Когда на поле брани и ругани все стихло, он огляделся, вытер рукавом рот и матерясь стал вылезать из окопа. В тот день Адамсон дал зарок никогда больше не вызываться добровольцем, а податься к контр-обер-лейтенанту Кацу, на тачанки, к пулеметам.
51
— У-у-у! — простуженно выли шакалы, а замолкая что-то с чавканьем ели.
Конвоир Сережа открыл глаза. Прямо перед ним висело черное небо в крупных звездах. Иногда они мигали, да и сам небосвод немного покачивался это уже от того, что по Сереже проехала одна из тачанок.
Он выбрался из-под поваленных на него тел и побрел к реке, чтобы хоть немного отмыться. Где находилась река, а тем более Ставка главнокомандующего Секера, Сережа не знал.
Весь он был чем-то измазан, и в темноте не мог понять чем именно. Запах исходивший от собственной одежды и тела внушал Сереже некоторые гигиенические опасения.
— Что же это такое, а? Бросили одного на поле боя, как сучью собаку! И выбирайся теперь, как знаешь. Еще товарищи называются. Падла!
Сережа набрал в легкие воздуха:
— Не буду я с ними больше сидру пить! — зарекся он и, как впоследствии оказалось, был нескончаемо прав.
Так он шел с полчаса. Небо оставалось черным.
Сережа не вышел к реке или к Ставке. Его занесло на какое-то стойбище, окруженное кострами.
— Стой! Кто идет? — окликнул его часовой. Сережа узнал в нем гвардейца.
— Я это, я! Сережа из-под Санотряпкино!..
— Стой! Стрелять буду! — не растерялся часовой и выстрелил.
Перепуганного Сережу схватили сбежавшиеся люди, многие из которых были уже в исподнем. Долго били, не говоря за что, а потом куда-то повели между костров.
Здесь следует сказать, что верховодил в Нейтральной Бригаде анархист Задников. Когда-то он был городовым города Же, но потом его отправили с женским батальоном Смерти на Самурайские Фронты. Задников спешно дезертировал и основал колонию анархистов, утверждая, что Император уже никогда не вернется в свою Империю и умирать за нее более, чем глупо. Этой нехитрой идеей он сманивал многих пехотинцев и ряды анархистов постоянно пополнялись. Были, правда, и потери, поскольку из-за отсутствия Союзников приходилось воевать со всеми подряд.
Впрочем, Ставка главнокомандующего Мюллера расценивала формирование Задникова как Восьмую регулярную армию, а дивизию полковника Секера наоборот, как наиболее вероятного противника. Это уже от того, что Секер вероломно присвоил себе звание главнокомандующего Ставкой.
В отличие от Секера Задников получал время от времени указания из Ставки Мюллера — с кем ему открывать и закрывать Фронты. Задников всякий раз действовал наперекор им. Никакой над собой власти он не признавал, посему нейтральщики слушались его беспрекословно.
Частенько на сытый желудок Задников вспоминал свой женский батальон, который по мере выбывания из строя пополнял из гимназисток институтов благородных девиц. Ветераны слушали эти рассказы с некоторым недоверием, но вслух всегда ставили гимназисток в пример молодым рекрутам.
По своему внешнему облику был Задников тучен телом и дубоват по своему умственному развитию, что было особо характерно для многих гвардейцев, а лично Задникова предрасполагало к обильному принятию жирной пищи. Не исключено что по этому, он возил в обозе гражданскую жену Лизавету, которая иногда готовила ему и стирала, а в остальное время путалась с кем попало из Бригады в повозке.
Анархист Задников покачивался в гамаке, подвешенном на столбах над нарами, и изредка тихо поскуливал от безделья и вопиющей собственной лени, когда в его палатку привели Сережу.
— Вот, Хозяин, поймали около огородов…
— Кто таков? — живо спросил Задников.
— Да Сережа я с-под Санотряпкино, бить-то не н-надо бы… М-мне б-бы молочка испить — для сугрева, замерз я в степи…
— Воевал?
— Так точно! Неоднократно.
— Что-то я тебя не припомню во время побоища, — присмотрелся Задников. Сам он по причине разыгравшейся печени был в обозе.
— Да я сначала в Резерве был, потом вызвался добровольцем, а снаряд ка-а-ак швыдарахнет!.. Я — без сознания, а остальные ушли, куда — не ведаю…
— Подлый дезертир значит? — нахмурился Задников.
— Да может он просто шпийон вовсе? — возразил сквозь зевок толстый часовой и переступил с ноги на ногу.
— Да ну? Так его же не ко мне! Его же в Расход надо!
Сережа стал упираться, чувствуя недоброе, но анархисты были куда более многочисленнее. Что хотели, то и воротили.
— Не-е! Не хочу я в Расход! — кричал Сережа, да так, что Задников даже прослезился — до того ему стало жалко губить молодую жизнь…
— Делайте с ним что хотите, — отмахнулся он и, когда солдаты вышли, снова закачался в гамаке.
Возле палатки Задникова собралась уже изрядная толпа анархистов. Все рассуждали, что теперь делать со шпионом. Решили наконец посадить его на кол, шутки ради, а потом отпустить. Но тут пробегал мимо есаул Бодакин, рифмоплет и законченная скотина, да и пристрелил сдуру паренька.
— Как же так! — воскликнул Сережа и повалился на сырую землю. Понял он, что помирает…
— Прости ты нас, божья душа, мы ведь шуткануть хотели, — соврал кто-то из анархистов.
— Как же так! — повторил Сережа свою лебединую песню. — Хлопцы, вы того… Мамане весточку с оказией пошлите… Мол, так и так, чтоб не ждала меня на неделе…
Гвардейцы записали на портянках затерявшуюся деревеньку Санотряпкино, сняли шапки-ушанки, постояли минуту-другую в молчании и разошлись по кострам.
Патроны в этом году были недорогие. Здешние мужики обнаружили чьи-то заброшенные склады с боеприпасами и теперь с удовольствием меняли один к одному — ведро сидра на ведро патронов.
52
Блюев с новым орденом "Падшего ангела" на груди сутулился на краю фланга и сжимал в кулаке подобранную потухшую папиросину. Остатки дивизии Секера стояли плечом к плечу на плацдарме деревни Отсосовки по стойке «смирно» вот уже второй часа.
Курицы в недоумении проходили мимо и подозрительно осматривали строй, желая очевидно выяснить, нет ли им со стороны строя какой-либо скрытой угрозы или совсем наоборот.
Комдив полковник Секер стоял в повозке и благодарил своих орлов за службу. Палыч с благоговением поддерживал его за ноги и смотрел преданным взглядом снизу вверх. По его небритым щекам катились слезы.
— … Мы достигнем мирового господства и выйдем ко всем Пределам! Что есть жизнь? Жизнь — это постоянный путь к высокой победе. Это путь к героической смерти. Быть солдатом — значит постоянно за что-то умирать. Умирать во имя других!.. Спасибо, орлы! Я горжусь вами! Да здравствует Император!
Секер слез с повозки и, поддерживаемый адъютантом, подошел к строю.
"Спасибо", — говорил он, обнимая каждого без разбора офицера или солдата. Через несколько шагов у него снова открылись раны, так что до Блюева комдив так и не дошел.
Корнет несколько раз недовольно сплюнул, размышляя что все вокруг дерьмо и несправедливо. Как бы там ни было, а орден все же приятно отягощал мундир.
— Отдаю вам захваченную деревню на разграбление, — сказал напоследок Секер и его отнесли в сарай, где хранился сидр — на перевязку.