Тяжело одной бабе на селе жить и дровишки надо заготовить, попилить и порубать, и огород распахать, и навозик привезти да раскидать, крышу починить, забор подлатать, и мало ли работы возле своего дома и в собственном хозяйстве.
— Настенька, что ты мне рассказываешь, будто я сама это всё не проходила.
Меня, кстати, зовут Фрося.
— Фросенька, лапочка, да, что ты можешь знать о деревенской жизни, думаешь, что две грядки на дачке посадила, так нашу жизнь уразумела.
Не смотря на боль Фрося от души рассмеялась:
— Ну, Настюха даёшь, я почти до сорока лет вела большое хозяйство — огромный огород, корова, свиньи, куры, индюки, а, что там говорить, солила, мариновала, квасила, а ещё и на базаре излишки сбывала, надо было ведь четырёх детей на ноги поднимать.
— Ой, душа моя, что-то ты на деревенскую совсем не похожа, краля городская, да и только.
— Так, я уже двенадцать лет в Москве живу и теперь, действительно, только на дачке ковыряюсь.
В это время с лязгом открылось окошко в двери камеры, привезли вечернюю баланду.
Зэчки звеня алюминевыми ложками о железные миски потянулись на раздачу.
Настя потянула за руку и Фросю:
— Пойдём подружка, за снедью, сильно и вкусно не налопаешься, но с голоду не сдохнешь.
Фрося слезла с нар и подошла вместе с новой подругой к очереди, и встала вслед за Настей.
Подошёл её черёд, она посмотрела на раздатчика:
— У меня нет миски с ложкой.
— Новенькая что ли?
— Да, сегодня только поступила.
Раздатчик еды, мужчина среднего возраста, был явно из заключённых, сочувственно посмотрел на Фросю.
— Ого, как тебе успели уже фейс разрисовать, Кувалда, наверное, приложилась.
— Кто?
— Держи поедуху и ложку, не могу я с тобой долго наговариваться, кум гляделки пялит.
Фрося взяла свою миску с перловой кашей, маленьким кусочком какой-то разваренной рыбы и куском хлеба.
За столом все места были заняты атаманшей и её приближёнными.
Другие обитатели камеры сидели на своих нарах и уплетали кашу, звеня ложками о миски.
Настя позвала Фросю присесть на свои нижние нары, чтобы ей не лезть наверхатуру, но от стола раздался низкий голос атаманши:
— Давай голуба, дуй сюда, потолковать надо.
Настя опустила глаза, не решаясь повлиять на решение Фроси, которая сразу поняла, надо идти, этого разговора всё равно не избежать и лучше с этим покончить сразу.
Она подошла со своей едой к столу и взглянула в заплывшие жиром глаза:
— Что и еду будете отбирать?
— Не пыжься бобриха, если не удалось сразу обломать, то сделаем это попозже, если, конечно, не угомонишься и не сбавишь обороты, но пока хочу с тобой погутарить.
Манька, спрыгни со стула, дай место гостье рядом со мной.
Фрося села на освободившуюся табуретку рядом с атаманшей и взглянула на неё.
— Хавай, а то скоро кирза застынет, не проглотишь.
Каша уже была чуть тёплая скользкая и пересоленная, но превозмогая подступающую тошноту, Фрося начала медленно её есть.
Атаманша подсунула ей кусок копчёной колбасы.
— Жуй, разбогатеешь, отдашь.
Фрося совершенно не понимала, как себя вести в сложившейся обстановке, брать или не брать этот щедрый подарок, как реагировать на происходящее и, что рассказывать этой злобной на вид женщине, без благожелательного отношения которой, трудно будет здесь выжить.
— Прошу прощения, я не знаю, как к вам обращаться, меня зовут Фрося.
— Вот, насмешила, девки вы слышали, ко мне на вы обращаются.
И Жирная атаманша разразилась диким хохотом, который подхватили её сявки, и тут же посерьёзнев:
— Кувалда, секёшь, зови меня Кувалдой, это моё погоняло, а имя тебе знать не обязательно.
Фрося с большим трудом справилась с кашей, с колбасой она глоталась намного лучше.
Хотела подняться и пойти за другими вымыть в умывальнике посуду, но её остановила властная рука:
— Манюля, помой наши мисочки, а потом с чаёчком расстарайся, а мы начнём тёрку.
А, что ты голуба, так за свиторок свой зацепилась, неужто в школе не учила, что Ленин говорил делиться надо.
— Я не люблю, когда силой отнимают, а поделиться всегда рада.
— Так, сымай, мне будет маловат, так на колбаску сменяем, не прочь?
Фрося поняла, придётся расстаться с ангоркой и надо это сделать без лишних слов, вступать опять в бой у неё сейчас не было сил, да и желание поубавилось, ведь скопом, в конце концов, изобьют до смерти, и она быстрым движением стянула через голову мягкую свою кофточку, и осталась в одной футболочке натянутой на казённый бюстгальтер.