Я крепко, крепко тебя обнимаю и целую.
Милая мамочка, хочешь верь, а хочешь нет, в моей жизни родней и ближе человека не было и никогда не будет!
Привет и мои запоздалые соболезнования тёте Аглае.
До свидания, всегда моя роднее всех родных милая мамочка, твоя очень соскучившаяся по тебе Анютка.»
Не успела Фрося дочитать до конца последнюю прощальную фразу дочери, как её глаза застлали слёзы.
Она сидела, отвалившись в кресле, руки с письмом безвольно упали на колени и она вся погрузилась в воспоминания.
В тумане от накипевших слёз, она опять видела свою милую девочку, не эту взрослую, находящуюся вдалеке от неё, а девчурку со смугленьким личиком и чёрненькими шёлковыми кучеряшками, принятую из рук уходящей в гетто Ривы и, которую первый раз приложила к своей распирающей от молока груди.
Летела жизнь полная тревог и событий, и в ней её Анютка росла и взрослела.
Долгое время дочь была самым близким и надёжным другом для неё, но уже четыре года, как она находится в недосягаемости, но и оттуда от неё веет безграничным, дочерним теплом.
Глава 65
После прочтения письма от дочери, Фрося так ушла в свои думы, что не услышала, как возвратилась из похода по магазинам Аглая.
Зайдя в зал, та остолбенела:
— Подруга, посмотри в зеркало, на кого ты похожа!
Ты, что решила в Москве устроить солёное море?!
Быстренько возьми себя в руки, что ещё там случилось, надеюсь все живы, здоровы…
— Аглашка, ну, что ты прицепилась, что бабе и поплакать нельзя, тем более, после того, как прочитала письмо от своей любимицы.
Нет, там всё в порядке, не считая плохого самочувствия Ривы и того, что моя дочь, наконец, поумнела или выздоровела, и рассталась со своим распрекрасным муженьком, которого ждала, и боролась за его освобождение четыре года.
Представляешь, а он заявился на всё готовенькое и душу ей мотал своими идиотскими идеями, хватит того, что она из-за них вынуждена была уехать от меня в другую страну.
— Так, это для тебя не трагедия, что молодая бабёнка остаётся без мужской ласки?
— Аглашка, ласки хочется принимать от любимых или любящих, а не от раздутых от самомнения индюков, а именно таким мой бывший зятёк и был, и есть.
— Так, что нового она для себя открыла, что решилась на разрыв с ним, поумнела говоришь, чтоб потом только локти не кусала.
— Аглашенька, чёрт с ним с этим Мишей, у меня с самого начала к нему душа не лежала.
Укатит в Америку, так скатертью ему дорога, у Анютки хоть будут руки развязаны, она такая умница, целеустремлённая и необыкновенной доброты девочка.
Не прошло ещё четыре года, как она приехала в Израиль, а уже выучила язык, подтвердила свой диплом врача и является уже ведущим хирургом, делает сложнейшие операции, а теперь ещё занимается научной деятельностью в области пересадки донорских органов, скоро в Париж едет на какой-то семинар.
И это подруга ещё не всё — Анютка недавно стала хозяйкой четырёхкомнатной квартиры в Телль-Авиве с видом на море.
— Фроська, ты непостижимая дурёха, с такой любовью и гордостью говоришь о ней, а ведь, как не крути, но она тебе не родная и вряд ли ты с ней когда-нибудь ещё встретишься…
Аглая хотела ещё что-то добавить к сказанному, но слова застряли в горле.
Фрося резко поднялась с кресла и мрачно уставилась широко распахнутыми сапфировыми глазами на примолкшую Аглаю:
— Я постараюсь забыть эти гадкие твои слова, ты не оскорбила меня, ты плюнула мне в душу.
От кого хочешь я могла услышать подобное, но только не от тебя, кому я доверялась во всём беззаветно.
На всей необъятной земле вряд ли наберётся два десятка людей, которые знают мою историю с Анюткой и среди них была ты.
Мне очень больно осознавать, что ты так воспринимала мою дочь и заруби себе на носу, ближе и родней человека у меня не было, и нет на свете.
Я её от родной материнской груди к своей приняла, когда ей было всего два месяца и вместе со своим сыном прикладывала к своим сосцам и ценой собственной жизни провела через все годы войны, и замечу, ни где-нибудь, а под самым носом у фашистов, а ты знаешь, какое отношение у них было к евреям и к тем, кто спасал им жизнь.
Говоришь, не родная…
Я такой любви и уважения от своих сыновей никогда не имела, она с десяти где-то лет стала мне не только любящей дочерью, но и закадычной подругой, с которой я могла поделиться сокровенным, посоветоваться обо всех житейских проблемах и она до самого отъезда, могла сесть ко мне на колени и нежно прильнуть к материнской груди, как маленькая девочка…