9
Перехватив половчее плетёную из лозы корзинку, Фрося подобрала подол матушкиной понёвы вместе с рубахой и перешла топкое место. День выдался ясный, разноцвет* – он и есть разноцвет, и жара начинала донимать даже влесу. Уйти сразу после завтрака не удалось, мачеха погоняла – то ей рубаху купальскую покажи, чтоб узор для Красы выбрать, то вздумала на утят посмотреть, быстро ли растут? Будто всё это вечером сделать нельзя, чтоб успеть не по жаре до болота добраться.
Фрося, наконец дошла до поляны, образовавшейся на твердом участке, спрятанном среди болота, после того как третьего года на нём случился пожар. Дело было давнее и странное – среди болота погорели кусты и редкие деревья, а соседний лес уцелел, в погосте посудачили да перестали. До гари было далековато от посада, но на месте сгоревших кустов быстро поднялся иван-чай и трава, а через год и земляника, да такая крупная, что посадские девки о прошлом годе возвращались с полнёхонькими, быстро набранными корзинами. Да и заказанные мачехой сморчки часто росли на горелом месте. Только гари среди болота земляника поспевать начинала чуть не на седмицу позже, чем на привычных ягодных местах недалеко от Сосновки.
Сплетённые дядькой Рукой берестяные лапоточки не промокали. Комары противно пищали, но не досажали – Фрося повязалась платом, смочив и его и старую рубаху отваром травки, какую тётка Сметанка от комаров показала.
Девушка пока не устала, только жалела, что батюшку не проводила – он встал совсем рано, откушал, чего Светана с вечера припасла и уехал, пока Фрося козу доила да в табун снаряжала. Успела только рукой вслед помахать.
Мачеха, против обыкновения, сама ей корзинку собрала: хлеба и луковку на перекус с собой завернула, туесок крепкий с квасом в корзину сунула и на завтрак позвала.
Добрый кусок очень вкусного, но излишне солёного сазана, с хлебом, по мыслям Фроси, до вечера ей проголодаться не даст. Только пить сильно хотелось. И, решив передохнуть, девушка присела на сухую кочку и чуть не залпом выпила приготовленный мачехой квас. Квас был вкусным, но со странным привкусом. Посидев несколько минут, девушка пошла искать грибы, а если повезёт – то и землянику, туесок-то освободился!
Грибов, ожидаемо, не оказалось, земляники спелой – только маленькая горстка и Фрося её с удовольствием съела, решив возвращаться и, по пути, зайти на ягодное место, где обычно Сосновские девки ягоды собирали, по срокам и по жаре, там земляника должна быть спелой.
Повернув обратно, девушка поняла, что с ней что-то не так, тянуло в сон и голова сильно кружилась. Побоявшись с больной головой переходить топкое болото быстро - тропка по болоту вилась еле заметная, Фрося нашла палку и проверяя тропку палкой, медленно двинулась вперёд. Она почти вышла, твердая земля, поросшая сосной и берёзой, была в нескольких саженях и девушка, поторопившись, неосторожно шагнула, поскользнулась и упала, сильно ударившись.
В себя Фрося пришла уже вечером, голова больше не кружилась, но она несколько часов пролежала. Хорошо, что она упала на твёрдое, но правая нога на узкой тропке не уместилась, угодила в болото и подол промок от болотной воды. Девушку начало трясти.
С трудом встав, благо не совсем стемнело, Фрося нащупала палку и, взяв в руки корзину, медленно добрела до ближайших сосен. Девушка поняла, что несколько часов в мокрой одежде не прошли даром, лихоманка прицепилась, ночь в лесу ей, хворой, не пережить, нужно домой. И медленно, заставляя себя переступать, побрела к погосту. Когда совсем стемнела, девушка обняла ближайшее дерево, сесть было боязно, можно и не встать. И тут она уловила еле ощутимый запах дыма – где-то рядом жгли костёр или даже топили печь. Жилья вблизи болото девушка не помнила, но с больной-то головой и хворью, неизвестно, куда её ноги довели.
Пройдя ещё немного в ту сторону, где ей почудился запах дыма, Фрося сначала увидела мерцающие впереди огоньки, а потом и окружённый частоколом дом. На частоколе и поблескивали какие-то непонятные огоньки. Фрося из последних сил добрела до ограды и с трудом отворила не запертую на засов створку ворот, решив, что на огоньки потом посмотрит.
Изба, сложенная из огромных, чуть не в обхват, потемневших от времени брёвен, оказалась низкой, словно её врыли в землю. Но в маленьком окошке тускло, через бычий пузырь, поблёскивал огонёк. Здоровая Фрося непременно бы удивилась – чего это до сих пор хозяева не спят? У хворой сил удивляться не было, и она просто, доковыляв до окошка, приготовилась постучать в незакрытый ставень. И чуть не заорала: в избе жарко пылала печь. Это в разноцвет! Высокая жуткая седая старуха, вся в чёрном, ходила вокруг стола и, что-то бормоча, брызгала из деревянного резного ковша в виде волчьей морды на голого мальчонку, сидевшего на хлебной лопате. Ребёнок заходился плачем от ужаса, но не мог пошевелиться – его держал не менее страшный, чем чёрная старуха, мужик, одетый в штаны и рубаху из грубого небелёного льна, всклокоченная неопрятная борода и отросшие волосы не давали рассмотреть лицо помощника злодейки.