Князь проводил взглядом спрятавшуюся за отчима Любаву, послушал, как княжич его поименовал, кивнул, - ну а ты, Третьяк Силыч, что скажешь. Что за война у вас в доме?
- Скажу князь одно, - плохо я себе жену искал. Дочка у меня не родная, но люблю, как родную. И дядька мой родной и жена его Фросю любят. Я хочу попросить, - не суди, князь наш, Мирослав Доброгневич, кто куда в лес ходил, мы меж собой разберёмся. Прошу разженить меня с женой моей, дурная она баба, дочку мою со свету сжить хочет. И злая, домой к ней возвращаться не хочется. Я бы потерпел, да за дочку боюсь, я с товаром по ярмаркам окрестным езжу, дочку не всегда могу защитить. И я верю, что жена дочь на болота послала, потому что дочь не лжёт. Хочу суда над Златой Платовной, коли милостью своей ты нас разженишь, либо миру разженить нас дозволишь.
Третьяк оружному делу умел, купцу и себя и товар защищать приходится. И руку жены с ножом отбил, но от неожиданности чуть замешкался и нож, которым Злата метила в глаз, по плечу чиркнул, добрая свита удар ослабила, и крови проступило немного. Народ охнул, из-за спины князя выскочили два крепких воина и скрутили бабу, подтащив к князю поближе. Но того, что пошло дальше, никто помыслить не мог.
Злата, сверкнув глазами, заорала на всю Сосновку, - Краса, веди корову! Лют, я уговор сдюжила, князя тебе приманила, как хотел, ночь подошла. Теперь твой черёд уговор выполнять! – красивое лицо перекосила злобная звериная ухмылка. Дружинники, не ожидавшие ничего подобного, на секунду ослабили хватку, и злобная баба вывернулась. В ту же секунду рядом со Златой, словно ветром принесённый, оказался мужик в неопрятной, местами разодранной одежде.
Князь глянул на сына, потом на Доброслава Клиныча, но оба качнули головой, да и люди переглядывались – никто не признал неряху.
- Чего головой вертишь, племяш, аль дядюшку не признал? – покривив рот в улыбке, от которой нормальный конь бы шарахнулся, зло бросил мужик княжичу.
- Ты Лют, сын покойного отцова десятника, что меня мечному бою учил. -Князь, присмотревшись повнимательнее, всё же узнал странного человека. – Давно не виделись, и ты изменился сильно. Отец взял твою мать младшей женой, чтобы после смерти десятника его семья в достатке жила. Но ты сыну моему не дядя, и он совсем малой был, когда ты исчез, помню, что ты отроком всё твердил, что князем будешь, потому что старше меня?
- Князем старший сын становится!
- В уме ли ты, Лют. Не всегда и родной старший сын становится князем, а про тебя даже мысли не было, что заместо батюшки станешь! Да к тому ж ты слабый был, отец велел тебя ремёслам учить, и деньгой поддержать, чтоб в достатке семья жила. За отца твоего, что в походах верой и правдой служил, спину отцу не раз прикрывал.
- Не хотели добром меня на княжение, значит сделаю сам, чтоб моей крови следующий князь был. – Мужик сдвинул шапку на затылок и в пламени ярко горевших костров стало видно жуткие белёсые глаза.
- Упырь! – охнул князь. А староста свистнул и несколько парней обежали поляну, поджигая заранее сложенные костры. С соломой костры мгновенно разгорались.
В свете костров стала видно, что непонятно откуда взявшиеся на поляне, возле самого дальнего края, у опушки леса, сваленные грудой ветки, зашевелились. Сосновцы поляну за околицей от всего лишнего чистили, а тут куча веток, сваленная так, словно под ней что-то прятали, да ещё и шевелится!
Вдруг куча разлетелась и из земли стали один за одним вылезать мертвецы, числом не меньше десятка. Выбравшись, медленно побрели в сторону собравшихся на поляне людей.
Девки и бабы завизжали, но, визг стих, когда ещё с полдюжины мертвяков добрели к месту судилища. двигаясь вдоль околицы. – Это же с могильника, люди, что ж это? – закричал кто-то в толпе. – Клиныч, ты как знать мог? А я, дурак, чуть не пришёл без кола осинового. Говори, что делать, староста!
Через несколько минут, когда ярко загоревшиеся костры осветили всю поляну, а не только центр, стали, видны непонятно как появившиеся на судилище и столпившиеся вокруг Люта упыри. От вида скалящих морды и показывающих клыки оживших покойников снова завизжали девки и бабы, но визг стих и народ начал половчее ухватывать оружие и принесённые с собой осиновые колья.