А неведомая старуха уже распоряжалась. – Неждан, пересади её на лавку, да горшок принеси. И иди потом, мы сами. - Но после этих слов девушка опять обеспамятела. Сил, правда, совсем не было.
Силы вернулись к девушке почти через седмицу, а не через два дня, как ведьма думала. Через два дня Фрося только подниматься начала, пошатываясь, чтобы не в доме нужду справлять. И розовея щеками, поскольку до нужного чулана её доводили, чаще молчаливый и жутковатый Неждан. Он потом ещё и ждал, чтоб довести обратно.
Двумя днями позже девушка начала просить себе работу, - ну не привыкла она даром хлеб есть, чай не в гостях у тётки. И ведьма отвела её в просторную и неожиданно чистую и нарядную горницу, ухаживать за мальцом.
Увидев ребёнка, Фрося мало не изумилась* - мальчонке не меньше пяти годов, а лежит в свивальнике и кормят его молоком из рожка. Но, раз работу сама попросила, делала, что велено, только пелёнки стирать медленно получалось. Имя ей не назвали, и девушка стала звать ребёнка Василько, за синие-синие глаза.
Удивляясь про себя, тому, как быстро меняется малец - через седмицу, как она начала за ним ходить, мальчик стал садиться, ещё через пару дней – просится на горшок.
Увидев мальчика на горшке, ведьма довольно кивнула, - умница, девка. Правильно всё делаешь. Нянькаешься ты не просто так, это тебе наказание за то, что чуть обряд мне попортила. Хотела тебя оставить у себя, пока малец в свой возраст не войдёт, пять годов ему минуло, но неладно у вас в погосте.
Вопросы не сама задавай, первый шаг Василько сделает – отпущу тебя, но сначала, расскажу всё, о чём любопытничаешь, заслужила. И вот ещё что, силы к тебе, почитай, вернулись, урок тебе назначу. Ты в погосте известная тонкопряха. Так вот, в чулане кудель льняная. Достань, прочеши, как надо, и отбери волокно самое тонкое, напрядёшь мне ниток, чтоб хватило с запасом соткать полотна на праздничную рубаху об мой рост. И, как напрядёшь, готовые нити отбели на раз. В бане достаточно золы. Ну это после.
Нынче к вечеру Неждан баню вытопит, первые мы пойдём, с тебя и с Василько хворь да беду смывать. – И вдруг резко наклонилась к Фросе, - боишься меня?
Девушка от неожиданности, да и от страха, шарахнулась в сторону, хотела соврать, но сказала правду. – Вы ведьма. Ведьму все боятся. Не серчайте, пожалуйста. А… можно уже я дитё обихожу, он на нужном горшке засиделся? – И удивилась про себя – ведьма совсем не разозлилась, даже довольно усмехнулась. Увидев улыбку, Фрося, закрыв глаза, чтоб не так страшно было, выпалила, - а как вас звать – величать? Или нельзя спрашивать? Тогда прощения прошу за спрос!
- Спросить можно, но имя не скажу, угадала, ведьмам лучше, чтоб имя люди не знали. Зови по прозванью, Ягишной.
- Баба Яга!
- Эко сказанула. Баба Яга, она одна. Живёт далеко в лесу и за лесом приглядывает. За лешими, чтоб зря не озоровали, за людьми, чтоб лес зря не разоряли, зверя сверх нужды не били. Сила у неё против обычной ведьмы большая. А у меня прозвание, из-за шубы. Зови Ягишной
После бани, где было так жарко, что, не до конца вошедшая в силу после хвори, девушка почти сомлела, и Ягишна вымыла и её и Василько, действительно прогнав все остатки нездоровья. Жизнь в затерянном в лесу жилище потекла ровно.
Так споро Фрося ещё не рукодельничала. Силы почти вернулись. Василько уже не нужно было укачивать, на руки он не просился – Неждан быстро отучил. Как только начинал к Фросе либо к ведьме руки тянуть, Неждан брал ребёнка на руки и начинал гулко, на всю избу, агукать. От такого ауканья ребёнок в рёв пускался. А филин, что частенько к ведьмину подворью подлетал и на всю округу ухал, замолкал, и, как думала Фрося, падал с дерева в беспамятстве. Фрося отбирала у мужика дитё и опускала на пол – поползать, а сама занималась куделью. Далеко уползать мальчонке здоровущий бабкин кот не давал, догонял и на дороге ложился тёплым меховым стогом.
Пока Василько с котом обнимался, можно было, не опасаясь за малого, спокойно рукодельничать, помогать Ягишне со стряпнёй, либо избу обихаживать. Работа была привычной, не через силу, а одобрительный взгляд, что не раз ловила на себе девушка – это ведьмин-то взгляд! грел душу.
Одно плохо – у девушки сердце было не на месте, и она с каждым днём всё более тревожилась, что батюшка, не иначе, обыскался уже и мало не похоронил, поди. И что Василько не по дням, а по часам догонявший свой возраст, к ней привязывается, ровно к матери.