- Вот значит как. Я неблагодарная? – Фрося ловко перебралась через тын, сначала осмотревшись, чтоб не сверкать голыми коленками перед парнями. – Спрошу-ка я, пожалуй, у приёмного батюшки, кто кого приютил. Твоя мамаша меня или батюшка замуж взял твою мамашу и вас двоих в дом, чтоб у меня мать и сёстры были?
Любава захлопала глазами, особо злой она не была, скорей не задумывалась о том, что в доме творится, а мать плохую услугу дочке оказывала, переложив всю работу в огороде, со скотиной и рукоделье на падчерицу. У печи-то сама Злата, которую весь погост** давно, за характер, кликал Злытой, управлялась. Дочек обучала – не можно деревенской, чтоб у печи не умела. - Да муж ещё и чернавку в помощь привёл. Работы у чернавки было не особо много, только дом обихаживать да посуду мыть, поскольку хозяйка остальное норовила на падчерицу переложить. Вот добродушная Света и помогала потихоньку молодой хозяйке. Злату, которая догадывалась о тайной партизанской деятельности служанки, это раздражало. Но она ни разу не застукала обеих заговорщиц. К тому же злила её даже не помощь Фроське, ведь любая работа – в дом. А то, что Светана считала эту мелочь молодой хозяйкой, тогда как требования, «выданные» Красой или Любавой каждый раз переспрашивала у старшей хозяйки.
Вот и привыкла недалёкая толстушка за маменькой злые слова в адрес «приживалки» повторять. Но при батюшке приёмном меньшую дочку ругать нельзя, все в доме знали. Толстушка встала, отряхнула новый красный сарафан на обширной попе и, ухватив три холста, потопала к дому, соображая по дороге, чего маменьке наговорить, или сказать, что вреднючая сестрица просто с холстами замешкалась? Батюшку, действительно, ждали не сегодня-завтра.
Примечания
*Понёва – разновидность, или, точнее, прототип юбки, из нескольких узких полотнищ плотной ткани. Понёва иногда сшивалась только с одной стороны. Носили женщины и готовые к замужеству девушки (но не девочки). Сарафан, как женская одежда, появился много позже. Но в сказке же можно быть слегка неточным?
**Погост (от слова гостить) – населённый пункт – село или большая деревня, в котором, во время объезда княжества для сбора дани, останавливался князь с дружиной.
При крупном населённом пункте всегда было своё кладбище, после Крещения Руси –церковь, рядом проживал и причт (служащие храма). Видимо, поэтому позднее погостом чаще стали называть кладбище.
2
Не заметили обе дочки, и Фрося, и Любава-Двуглазка, медленно топавшая к дому, что батюшка уже приехал. Третьяк Силыч весь почти разговор дочерей простоял за особо раскидистым вишнёвые кустом. Вот уже почитай лет пятнадцать он не только хлеб сеял, но и занимался купеческим делом. Собирал по погосту и окрестным деревням товар, ездил продавать в городища* на ярмарки. А зимой, по замерзшей Ловати в сам Новгород товар возил на Большую Ярмарку.
Вернуться он торопился, только вместо дома завернул сначала к дядьке. Дядька с женой заменили ему давно ушедших родителей, а он им, в свою очередь, был и за племянника, и за сына. Своих деток у дядьки с женой одна только дочка и случилась. И ту давно увёз заезжий из Моравии** купец. Тот как увидел ладную и улыбчивую, ровно солнышко, девку, так и про ярмарку забыл. Кинулся в ноги родителям, обещал, на ломаном языке, но горячо и понятно, Ладушку холить-лелеять, пылинки сдувать.
Тётка Ждана, которую и тогда уже чаще звали Сметанкой, посмотрела в глаза любимой дочке и кивнула мужу. – Собираем лапоньку замуж. Она у нас не привередница, и в ногах валяться не будет, но, чую, слезами истает. Хорошо бы, конечно, своего, Сосновского, но уж как вышло…
Третьяка, тогда совсем мальца, понятно, не спросили. А он очень по сестре скучал. Муж у сестрицы оказался хорошим человеком, но только вскорости ногу повредил сильно, и с тех пор далеко по купецким делам не ездит. Но письма, раз в год, вместе с гостинцами не дешёвыми, родителям жены непременно переправляет. Так что знают дядька Рука и тётка Сметанка, что у них два внука, старший года два как женатый, и внучка, малая ещё, но на лицо – вылитая Любавушка, только глазками в отца, синеокая.
Сестрица с долей, но далеко живёт. И вся любовь родительская племяннику достаётся. Тем более, что ему-то доли не достало: первая жена родами померла, не смогла выходить знахарка ни Раду, ни дочку, так и схоронили обеих. Девок в погосте много, но больше никто по сердцу не пришёлся.