Чуть позже мачехи подошли Фрося с батюшкой и, пусть не нарядно, но чисто и опрятно одетой Светаной. По старинному обычаю к Купальскому костру подходили все бабы и девки селения.
Припозднились, потому что Фрося сначала Свету уговаривала поясок наборный в подарок принять, потом переодевалась, а при мачехе обновки ей не хотелось одевать: у костра-то венчик поди не сдерёт, иначе бабы ей фартуками по злой роже настучат! Свою самую лучшую рубаху, из тонкого, белёного до цвета свежевыпавшего снега льна, с богато расшитыми синими и голубыми нитками с совсем небольшим добавлением чёрных, подолом и рукавами, Фрося кроила и шила на посиделках и у тётки Сметанки. Не ожидавшая, что у «дармоедки» втихую припасена такая красота, Злата разрешила падчерице надеть материну синюю понёву. Одёжка сохранилась, потому как маленькая Фрося, после смерти матери, засыпала только если отец укрывал её маминой одеждой. И Третьяк, вытаскивая будущую дочку и телушку из горящей избы, просто цапнул вместе с девчушкой, что цапнулось. Понёва хранилась в сундуке у Златы, и девушка почти отчаялась выпросить у злой мачехи единственную, оставшуюся от мамы вещь. Но в этот день, обрадованная, что её злой план выполняется, Злата таки отдала падчерице долгожданную одёжку.
Фросин наряд из разрешённой, наконец, понёвы, в купе с самой красивой в Сосновках рубахой, дополненный новым медным девичьим венчиком, завязанный на затылке наборной сине-белой лентой, не только сделали Фросю красавицей, но и принесли настоящую радость.
Увидевшая падчерицу Злата аж задохнулась от злости – у неё и у дочек рубахи, конечно, были новенькие, но не так богато вышитые, и по сравнению с Фросиной, казались бедными и недостаточно белоснежными.
Добила «племянницу» тётка Сметанка, явившаяся под ручку с мужем, и с очень довольным выражением лица, - а подойди-ка ко мне, Ефросинья, свет Третьяковна, племянница моя внучатая. Гостинчик для тебя мне дочь моя Ладушка прислала. Ровно знала, моя лапонька, что ты синим цветом рубаху изукрасишь, и душегреечка тоже синяя, из самой тонкой шерстяной материи, да белым шёлком окантована. Надевай, а то сама тебя одену. Третьяк, племяш, чего скалишься, вели дочке приодеться!
Быстро глянув на батюшку, Фрося надела обновку, стараясь не смотреть на Злату. И ожидая, что раздастся злой голос и ей опять злым словом радость перебьют. Одевшись, хотела сразу бежать в стайку нарядных девок, что ждали начала праздника, но не успела.
Может, мачеха что и сказала, но за приближающимся топотом копыт этого никто не услышал. Зато все услыхали весёлый мужской голос, - вот это красавица. Хоть сватов засылай. – С красавца-коня, буланого, отливавшего золотом на солнце, соскочил молодой витязь. – А поздорову будете, сосновцы. Примете нас с малым отрядом? Страх как хочется через костёр прыгнуть, да с вами вместе повеселиться. Тётка Ждана, а сметанки, случайно не припасла? Рука Мирославич, ты бы за женой приглядывал, а то ведь увезу! – и молодой княжич Северко, ловко увернувшись от шлепка тряпицей, в которой тётка Сметанка принесла обнову для Фроси, смешался с местными парнями. Успев перед этим подхватить в охапку лёгонькую Фросю, чмокнуть её в щёчку, передать девчонку десятнику и ещё раз увернуться, уже от родительского подзатыльника. В честь праздника и княжич, и его дружинники были в нарядных портах и рубахах, без кольчуг, и в толпе княжич выделялся только щегольскими сапогами из привозной заморской кожи да богатым узором на рубахе.
За молодым княжичем, посмеиваясь, спешился его малый отряд - десяток воинов. Княжича в дружине любили и уважали, а за любовь к местным молочным кушаньям не зло поддразнивали.
Вадим, молодой десятник, получив в руки Фросю, неожиданно заалел щеками, аккуратно поставил девушку возле приёмного отца и побежал следом за княжичем, на ходу пару раз восхищённо оглянувшись. Довольная вниманием к своей любимице, тётка Сметанка погладила её по голове и одела девушке на голову собственноручно сплетённый Купальский венок, яркий и чудесно пахнувший, женщина не зря считалась лучшей местной травницей.
К Фросе подскочили подружки, Леля с Надёжей, обрадованные, что вечно занятая Фрося сегодня с ними на всю ночь. И потянули девушку за собой, не забыв позубоскалить про её заалевшие щёчки, и слегка обалдевший вид молодого княжьего десятника.
Для мачехи это было последней каплей, - мало того, что на её кику новую, богатую люди не больше смотрят, мало того, что дочкам не то, что княжич, ни один простой дружинник не улыбнулся, так и свои, сосновские парни обходят. А всё эта змея, ишь, вырядилась, как боярышня. Да кто ей позволяет такие вещи для себя, убогой, оставлять и в них красоваться? Решено, рубаху нужно спрятать, а попозже с мужем на ярмарку отправить, лучше на зимнюю., В Сосновке-то самой носить не дадут, змеищи-соседки, все под дуду этой Жданы пляшут. Дочкам наряды надобно лучшие справить, и Красу за княжича выдать. Никуда не денется, ежели знать, у кого помощи просить. А змеюке мелкой недолго осталось. – И твёрдо решившая действовать, как ранее только обдумывала, Злата тихонько, чтоб больше никто не слышал, окликнула дочь, -Краса, чего запечалилась? Правильное я тебе имя подобрала, раскрасавица моя. Ты вот что, извернись, но с княжичем потанцуй, и через костёр прыгни. А если сумеешь, то притворись, что ногу чуть попортила, пусть он тебя до брёвен доведёт. Иди уже, сейчас староста огонь добудет** и костёр запалят!