Но, дорогая сестрица, сделай милость, разузнай, станет ли наш батюшка держать мою сторону, ежели я отсель сбегу. А того он, верно, захочет, ибо нет человека на белом свете, чтобы его не взяла великая жалость, увидев меня в столь мизерабельном состоянии. И навалилась же на меня такая обуза, мочи моей нет! И мыслю, что греха не будет, если скину ее с плеч долой.
Не далее, чем в день успенья пресвятой богородицы, пошла я в сад под яблоньками прогуляться, а когда вернулась в дом, вижу, опочивальня моя заперта на засов изнутри. Спрашиваю, что сия шутка означает, а мне говорят, что эту комнату и соседний покойчик Карене этой самой захотелось, а кровать мою перенесли в западную спаленку, где ежели ветер поднимется, холодище — точно в церкви, и сквозняками так и продувает, а половицы совсем изгнили, щелей не оберешься, да пребольшие.
Но если бы я пространно расписывать стала обо всем издевательстве, какое мне здесь чинится, так вышло бы подлиннее проповеди о великом посту. А буде и дале на прежний лад пойдет, то вряд ли стерпит моя головушка.
Все в руце божией, и пошли господи о тебе только добрые вести!
Век тебе верная сестра твоя Мария Груббе.
Писано в Аггерхусском замке сентября 2-го лета 1666.
Ее благородию г-же судейше Анне Марии Груббе, супруге Сти Хоя окружного судьи Лоландского, дражайшей сестрице моей в собственные руки».
Ульрику Фредерику, в сущности, столь же надоела этакая жизнь в замке, сколько и Марии Груббе.
По части кутежей и гульбищ он был приучен к лучшему. А тут, в Норвегии, оказывались в собутыльниках одни эти захудалые офицеришки, а их солдатские шлюхи — с теми и вовсе долго не натерпишь. Лишь Карей Скрипочка не была воплощенной грубостью и пошлостью, но даже и с ней он распрощался бы хоть сейчас.
С досады на отказ Марии он и стал водить компанию с такими людьми. Тогда это позабавило его, но ненадолго. А теперь, когда все это ему опреснело и почти опротивело, да когда вдобавок им овладело нечто вроде раскаяния, он принялся вбивать себе в голову, что все это было необходимо, да и на самом деле уверовал, что так оно и есть и что у него имелся на сей счет намеченный план, а именно — заставить Марию Груббе пожалеть о своем поведении и, покаявшуюся, привести назад к себе. Но поскольку сожаления и в помине не было и не предвиделось, он пустился во все тяжкие, в надежде сломить ее упорство, сделав ей жизнь как можно несноснее. А что она больше не любит его, не верил. Он чувствовал твердую убежденность, что Мария в душе только и ждет, как бы броситься к нему в объятия, но, заметив его воскресшую любовь, поняла, что может отомстить ему за измену… И пусть ее, пусть мстит на здоровье! Ему даже нравилось, что она будет мстить, но только очень уж она долго тянет — здесь, в этой варварской Норвегии, такая тощища!
И все-таки он не мог решить: а не было ли лучше всего оставить Карен Скрипочку в Копенгагене? Йо, с одной стороны, прочие ему осточертели, с другой же, ревность, как-никак, могучая союзница. А что Мария Груббе в свое время приревновала его к Карен — это он знал. Однако Мария Груббе не шла да не шла к нему, ион уже начал сомневаться, что она когда-нибудь придет, а вместе с сомнениями росла и его любовь.
Их отношения прониклись какой-то напряженностью, как при игре или на охоте.
С боязливым чувством, с расчетливыми опасениями причинял он Марии Груббе неприятность за неприятностью и мучительно-напряженно ждал хоть какого-нибудь признака, хоть самого малого, — признака, что он напал на след, поднял зверя и гонит куда надо. Но ничего не случалось.
Нет, случилось наконец-то!
Наконец-то случилось, и Ульрик Фредерик был убежден, что это и есть примета та самая, которую он ждал. А именно: однажды Мария Груббе, когда Карен нанесла ей необычайно чувствительное оскорбление, забрала в руки добротные ременные вожжи, прошла по дому в ту комнату, где как раз после обеда почивала Карен, и, замкнув дверь изнутри, отхлестала перепуганную потаскуху тяжелыми вожжами, а потом преспокойно вернулась в западную спаленку, прошагав мимо безмолвных челядинцев, которые сбежались на вопли Карен.
Когда это случилось, Ульрик Фредерик был в городе. Карен тотчас же послала известить его, но он и не подумал спешить. Лишь под вечер заждавшаяся Карен услышала на дворе топот его коня. Она кинулась ему навстречу, однако он легонько, но твердо отстранил ее и прошел прямо наверх, к Марии Груббе.