По натуре я человек порядочный, и поверь мне: если бы кто-то лет десять-двенадцать назад предсказал мне мои поступки, я поклялся бы, что это совершенно невозможно! Пожалуй, я кажусь тебе довольно-таки жалким теперь, Марта, но прошлое – это только прошлое, я же люблю тебя сейчас, а любовь – это как раз то, что может быть основой новой жизни!"
Мне приятно было слушать Хенрика. Он был у моих ног. Я наслаждалась тем, как он изливал свою любовь, как бы до конца выплескивая свою душу передо мной, хотя постепенно моя беспредельная тоска заражала его и я чувствовала, что энергия его иссякает и он перестает верить своим словам.
Под конец он совсем выдыхался, а я не успокаивалась до тех пор, пока окончательно не затаптывала пламя его несчастной любви, гасила последнюю искру мужества и надежды.
Но он вновь приходил и, как прежде, настойчиво уговаривал меня выйти за него замуж. Хотя теперь, пожалуй, лишь потому, что считал это своим долгом, понимая, что только в этом случае он сможет по-настоящему помочь и мне, и детям.
Видя, что любовь Хенрика постепенно угасает, я чувствовала себя все более и более несчастной. Это происходило не потому, что я сама любила Хенрика, а потому, что поняла, что из-за своей взбалмошности лишаюсь в жизни единственного человека, который был готов позаботиться обо мне. Сама же я могла только изощренно мучить его. И никак не могла остановиться.
При этом я и не думала порывать с ним. Я понимала, что не смогу бороться за существование одна-одинешенька, ведь мне нужно заботиться о стольких детях. Долгие годы борьбы в одиночестве… Я не могла себе этого представить.
И все-таки я порвала с ним, и именно ради детей. Меня, конечно же, угнетала мысль о будущем – сплошное однообразие будней, тяжкий труд в школе, сменяемый нескончаемыми домашними обязанностями, – но в то же время стоило вообразить нашу с Хенриком совместную жизнь, тот семейный очаг, который мы создали для наших с Отто детей, и ту постоянную ложь, которой будет окутан этот очаг и мы все, и мне становилось невыносимо. Нет, я ни за что не пойду на это.
И вот однажды вечером, в марте, после долгих и мучительных раздумий, которым я предавалась, много раз обойдя вокруг Фрогнерского озера, я приняла решение, которое мне показалось единственно возможным, если я хотела сохранить хоть каплю уважения к себе. И я тут же ощутила удивительное чувство свободы. «Сделай это – и ты наконец обретешь покой, – приказала я себе. – Увидишь, так будет лучше».
И я не раскаиваюсь в содеянном. Это один из тех немногих моих поступков, в которых я не раскаиваюсь. Но никакой радости мне это не принесло. Я по-прежнему страшусь будущего. Лучше от этого мне не стало.
Я решительно направилась к Хенрику. Но, сидя с ним рядом в сумерках на диване, у входа на террасу, и вглядываясь в его бледное печальное лицо, я чувствовала себя все более несчастной. Совсем не помню, что именно говорила я тогда. Кажется, пыталась рассказать о своих переживаниях.
«Лучше всего нам расстаться, Хенрик. Не думаю, что мы сможем начать новую жизнь вместе. Боюсь, это только причинит зло нам обоим».
«О нет, нет, нет, Марта. Не говори так… Ты не можешь знать заранее».
«Но ведь до сих пор мы только причиняли друг другу зло».
Хенрик замолк от удивления, а спустя какое-то время воскликнул:
«Причиняли только зло?! И это говоришь ты, Марта? Впрочем, ты права. И все же… неужели только зло?»
«Это не твоя вина, – проговорила я. – Я замучила тебя. Но ты ведь и не любишь меня больше».
«Ну что ты, Марта. Хотя, пожалуй, в чем-то ты права – в последнее время мне и вправду порой казалось, что я не привязан к тебе, как прежде. Но, наверное, я просто устал. Я рад, что ты пришла и так откровенно говоришь со мной, мне даже становится легче. Дорогая моя, милая, что бы стало со мной, если бы я разлюбил тебя!»
«Но, Хенрик, – возражала я. – Ты же видишь, какова я. Я всегда была жестокой по отношению к тебе, мучила тебя… Я не люблю тебя… я вообще никого не люблю…»
Хенрик сидел, закрыв лицо руками, и стонал.
«Ах, Марта, но ведь бывает, что люди любят друг друга, несмотря на то, что постоянно причиняют друг другу страдания».
«Нет, Хенрик, пора положить этому конец. И ты измучен, и я».
«Нет, нет, я не измучен, и никогда ты не сможешь замучить меня. Ведь я так люблю тебя…»
Тут он вдруг заключил меня в объятия, осыпая поцелуями, мольбами и угрозами.
Наконец я высвободилась. Он с рыданиями бросился на диван, а я стояла у пианино.
«Не убивайся же так, Хенрик! Я не стою ничьей любви».
«Может быть, и так, – отозвался он устало. – Но мне от этого не легче. Видимо, моя любовь немногого стоит, если я не смог увлечь тебя ею, заставить полюбить меня. Быть может, ты меня не поняла – впрочем, это неважно. У меня нет никаких прав на тебя. Ведь моя любовь ничего не стоит».
«Хенрик, – возразила я. – Я знаю, что должна просить у тебя прощения, бесконечно вымаливать его у тебя!»
«За что? За то, что я люблю тебя, а ты не можешь полюбить меня? Тут нет твоей вины».
И он поспешно отвернулся, чтобы я не смогла увидеть его слез. Потом вдруг бросился ко мне и, догнав уже в дверях, схватил за руки. И тут я произнесла:
«Пойми же, мне лучше всего уйти. Мне так стыдно… я даже не заслуживаю доброго слова на прощание… Не стоит печалиться обо мне. Ведь я ничего не могу поделать с собой и тебе ничем не могу помочь… Позволь мне уйти, Хенрик».
«Ну что ж, пожалуй, – сказал он и разжал руки. – Раз ты решила уйти, я не смогу удержать тебя».
И он позволил мне уйти.
Нет, я отнюдь не стала счастливее после того, как мы с Хенриком расстались. Но ведь я и не стала бы счастливее, если бы отправилась навстречу будущему рука об руку с ним.
Я не согласна с теми, кто говорит «что прошло, то миновало». Во всяком случае, ко мне это не относится.
Ведь я все время только и была занята попытками оставить прошлое позади. Ведь я старалась смотреть на все, что было между мной и Хенриком, как на давнюю историю.
И вот, сидя вечерами здесь, на вершине холма, и пытаясь осмыслить былое, я временами вижу все события только в виде каких-то внешних впечатлений. В моей памяти они отпечатались лишь в случайных, несущественных формах. Но за всем этим мне чудится нечто другое, какая-то неуловимая тень, я никак не могу понять, что это и называют Неведомой Силой или Неведомым Существом.
И эта Сила или Существо не исчезло и не умерло. И как бы ни сложилась моя дальнейшая жизнь, какой бы размеренной она ни была, сколь ни оказалась бедна событиями, это Неведомое всегда будет рядом. Я слышу у себя за спиной его шаги, его дыхание.
Я так устала от своих собственных бесполезных слов, которыми пытаюсь приглушить боль в своей кровоточащей душе.
Помню один случай, происшедший в школе в первый год моего учительства. Перед входом в школу одна ученица попала под колеса. Дети баловались, кто-то вытолкнул ее за ворота, она упала, а проезжавший мимо фургон с пивом проехал по ее руке. Мы принесли и положили ее на диван в учительской, мы изо всех сил старались хорошо перебинтовать ей руку, а врача все не было, кровь все сочилась и сочилась сквозь все полотенца, которые мы использовали. А бедная девочка все отмахивалась от нас здоровой рукой и пыталась сорвать повязку с раздробленной руки, при этом не переставая кричать: «Я хочу посмотреть на свою руку, я хочу посмотреть, какой она стала…»