— Это ваша? — голос мастера почему-то стал холодным. — Вы увлекаетесь чтением?
Как просто было бы сейчас соврать, и как нечестно в то же время, и как глупо. Она же и так собралась его обманывать, просто не так нахально. Ну и что теперь.
— Я — нет, не увлекаюсь. Я спросить.
— Вы рано утром вышли под дождь, чтобы спросить?
Он молча ставил перед ней еду — вот сыр кусочками, вот огурцы, вот помидоры, а вот тот самый ноздреватый хлеб. Бери и жуй. Джо отодвинула ближайшее к ней блюдо, чтобы не отвлекало, и сказала:
— Мне нужно это прочитать, ну… мне велели. И я подумала, вдруг вы расскажете, о чем это. В смысле, ваш папа людям объяснял, как читать книги, и я подумала — вдруг вы мне тоже объясните.
— Что-что, простите?
Мастер пытался, кажется, вглядеться ей в лицо, но Джо уставилась на блюдо с огурцами. «Ну да, я чушь несу, я знаю. Просто дайте мне здесь побыть еще немного. Пока я с вами, Яблоко не явится».
— Кому мой отец что-то объяснял?
— Рыси, — Джо подняла глаза и встретила его взгляд, — и Я Вам Клянусь, и еще некоторым старшим. Он же их подсадил на книги.
— Кто это вам сказал?
— Они сами.
Мастер вздохнул и закатил глаза. Историю о его отце и умных книгах Джо столько раз слышала, что приняла как данность — был старый мастер, помог основать Приют и все твердил: «Читайте, дети!» Прям проходу никому не давал.
Вообще в Приюте старый мастер словно до сих пор оставался жив. К нему мысленно обращались перед сном, о чем-нибудь просили, засыпая. О нем рассказывали сказки, анекдоты, им утешали, на него ссылались. У Я Вам Клянусь в папке для набросков хранился его портрет, и Ксения вечно фыркала:
— Да больно надо! Вас всех послушать, так он каждого любил.
— Ну должен же хоть кто-то любить каждого.
— А бог тебе на эту роль нет, не подходит? Сами придумали себе локальный миф, сами поверили…
По крайней мере, Джо этот миф нравился. Такой угрюмый мужик, коренастый, в мятой куртке и почему-то босиком. Джо представляла его то на кухне с Рысью, то вечером в кругу поющих, то в мансарде; в этих мечтах он никогда не отстранялся, не делал крошечных пауз, как новый мастер, не проверял — а это можно им сказать? а это как? а это в меру вежливо? Просто болтал, и с ним просто болтали. Просто были какие есть — обычные.
— Знаете что? У меня к вам предложение.
Джо так задумалась о старом мастере, что вздрогнула. Новый смотрел на нее этим странным взглядом — вроде бы не тяжелым, но прохладным. Джо вдруг до жути захотелось все испортить — вскочить, закричать, выпрыгнуть в окно, что угодно, любая несуразица. Зачем она вообще это затеяла? Зашла для отвода глаз спросить о книжке…
— Вы в меру сил рассказываете об отце, а я не спрашиваю, что у вас случилось.
— Ничего не случилось.
— Да, я понял. Вы просто так пришли сюда с утра и просто так жались ко мне вчера весь вечер.
— Вовсе не весь.
— Ну хорошо, большую часть.
Что она может рассказать-то? Шутки, байки. Она ведь старого мастера даже не застала.
— Я о нем знаю полторы истории.
— Может быть, мне их и не хватает.
— Но вас, наверное, ждут другие люди.
— Пока в прихожей никто не рыдает, я весь ваш.
Минуты две они смотрели друг на друга.
— Ну хорошо, — сказала Джо, — он вам писал. Ваш отец вам писал каждую среду.
— Вы удивитесь, но вот это-то я знаю.
— Он как-то Рыси врезал.
— Это тоже в его духе.
— Он когда объяснял всерьез, все замолкали.
Мастер вздохнул чему-то своему, рассеянно сцапал со стола злосчастную книжку, зашуршал страницами. Нахмурился.
— Знаете, в детстве у меня была точно такая же. Мне даже кажется, это моя. Вы не поведаете, как она попала к вам?
— Так это ваш отец приносил Рыси.
— Будем надеяться, тот насладился в полной мере.
Мастер качал головой и шутил, наверное, только Джо не понимала, над чем и зачем и при чем же тут она.
— Отец отдал ее мне в назидание. — Мастер все перелистывал страницы. — Но я всерьез увлекся. Повествование в ней ведется от лица младшего сына, который пытается спасти…
— Спасти от чего?
— Город разрушается. И этот младший, он ищет способы, чтобы мать, сестра, собака остались живы…
— Они остались в живых?
— Ну, по сути, да. — Мастер нашарил кусок огурца и захрустел, не отрывая взгляд от книжки. — В Приюте часто вспоминают моего отца?
— Да там его вообще не забывали.
Они замолчали; дождь за окном утих, и даже выглянуло осеннее солнце, холодное, бледное, недоброе. В Приюте все уже, наверное, вернулись из душа, позавтракали и потянулись кто куда. Джо положила на хлеб кусок сыра и кружок ярко-красного сочного помидора, покосилась на мастера — что скажет, — но тот вдруг начал говорить совсем о другом. Негромким голосом, будто Джо здесь и нет, он вдруг не то пожаловался, не то вспомнил: