Гауптвахта располагалась в одном из нижних коридоров, по которым, вероятно, бродил когда-то Беркут. Естественно, кроме него, других арестантов там не было. Маленькая камера с крашенными обшарпанными стенами, с узкой жёсткой койкой, заржавленным умывальником, унитазом, тяжеленным металлическим столом и скамьёй возле него. К одной из стен крепился жестяной котёл с питьевой водой и эмалированной кружкой.
Незнакомый лейтенант из подразделения технического обслуживания зачитал Беркуту приказ о наказании в виде пяти суток ареста за неподчинение приказу офицера и предупредил, что дни содержания на гауптвахте в срок армейской службы не засчитываются. - На койке лежать запрещается, кроме как во время, отведённое для сна, - сухо инструктировал он, - Дважды в сутки ты обязан провести уборку помещения. Еду сюда будут приносить из столовой такую же, как всем солдатам. Вентиляция функционирует нормально. Разрешено читать газеты, учить служебный, строевой и дисциплинарный Уставы, а также писать. Раз в сутки полагается часовая прогулка на поверхности. За тобой будут периодически присматривать. Скоро придёт доктор для осмотра, так положено. Лейтенант выложил на стол стопку пожелтевших от времени газет, несколько листов чистой бумаги и шариковую ручку. Сергей Валентинович зашёл в камеру и поглядел на Беркута с укором. - Как же ты так умудрился товарища полковника разозлить, Тимур, что он тебя на губу отправил? Беркут пожал плечами. Не рассказывать же было врачу, что он не захотел делать подлость, которую потребовал от него командир части, и про свой кодекс ведьмака. Доктор проделал положенное - осмотрел арестанта, прослушал дыхание, записал результаты в карточку и сказал: - Если вдруг почувствуешь себя плохо, немедленно сообщи. Мне передадут. Положу тебя в больничку. Показалось, или впрямь Сергей Валентинович подмигнул при этом - Беркут не понял. Но доброту оценил и слабо улыбнулся в ответ.
*
Поначалу ко всей сложившейся ситуации в целом Беркут отнёсся философски. Значит, такое вот очередное испытание подсунула ему судьба. В конце концов, потеря пяти дней из срока службы и выполнения его миссии - это неприятно, но не трагично. Военной карьеры он делать не намеревался, иначе уже обзавёлся бы как минимум парой значков за отличия. Но эти вырванные из жизни пять дней всё-таки стоили того, чтобы сохранить и собственную совесть и дар ведьмака неповреждёнными. Беркут углубился в чтение газет. Его искренне заинтересовала серия прошлогодних заметок областной газеты о прославленном ледоколе "Михаил Сомов", которым гордятся жители Архангельска. Об этом корабле в две тысячи шестнадцатом году был снят художественный фильм "Ледокол", правда там его назвали "Михаил Громов". Ну а прошлым летом этот корабль вернулся в Архангельск после очередной трансарктической экспедиции. Новую Землю он тоже не обошёл тогда своим посещением. Беркут пожалел, что не имел возможности посмотреть на ледокол воочию, что экспедиция закончилась в прошлом году.
Увы - больше ничего столь же для него интересного в газетах не оказалось. В первый день ареста его на прогулку не выводили, поэтому после ужина он, как было предписано, вымыл помещение камеры и лёг спать. Спал крепко, как и подобает человеку с чистой совестью. Приносить еду и конвоировать арестанта, как стало очевидно, было поручено парням из службы техобеспечения. Жаль - со своими сослуживцами можно было бы хоть словом перемолвиться. На следующий день после завтрака его вывели на часовую прогулку. Немало повеселил метеорологов, когда обходил кругами здание метеостанции - именно такой маршрут прогулки ему придумали. Зато и сам развлёкся - удалось увидеть вылет целой стайки полярных сов из развалин. Это Анфиса с мужем обучали летать и охотиться свой выводок. В дальнейшем Беркут приспособился коротать время ареста следующим образом - просматривал газеты, брал в руки шариковую ручку и рисовал на выданных чистых листах бумаги разные узоры и загогулины, почти не оставляя свободного белого пространства. Новый стержень для ручки пришлось просить неоднократно. "Надо будет попробовать сделать карьеру художника-абстракциониста" - мысленно шутил он. Нельзя сказать, что Беркут так уж скучал по общению с людьми. Ему не было скучно с самим собой, со своими мыслями, воспоминаниями и невольными умственными упражнениями, когда он предавался анализу своего опыта. По правде говоря, сам характер службы тоже давал ему много времени, чтобы оставаться в одиночестве, да и раньше, до службы... Он к этому привык. Во всяком случае, пять суток без общения вытерпеть было вполне можно. Однажды ему даже принесли к обеду кусочек самодельного торта, чем здорово порадовали. Неизвестно, как капитану Воробьёвой это удалось... Впрочем, любая неформальная просьба Марины, сопровождённая обворожительной улыбкой, легко находила понимание у суровых мужчин этой военной части. На пятые сутки ареста его проводили в душ, чтобы, как полагал Беркут, на свободу он вышел не только с чистой совестью, но и с чистым телом. Потом к нему снова пришёл доктор. - Ну как ты тут, истомился в узилище? К воле готов? - с улыбкой спрашивал Сергей Валентинович, одновременно прикладывая фонендоскоп к лопаткам Беркута. - К воле готов, на ущерб здоровью не жалуюсь! - Перевоспитался? - лукаво ухмылялся врач. - Так точно! Твёрдо встал на путь исправления! - в тон отвечал Беркут. После ухода врача в камеру вошёл тот самый строгий лейтенант, который поселял сюда арестанта в первый день. Беркут радостно встал у двери, готовясь выйти из камеры уже неподконвойным человеком. - Куда-то собрался? - спросил вдруг лейтенант, - Товарищ полковник приказал проверить, написал ли ты требуемый рапорт. Если не написал - садись, пиши. В душе у Беркута потемнело. - Не могу. У меня писчая бумага кончилась, - зло отрезал он. Лейтенант взял листы, которые исчеркал Беркут. - У, какие тебя мысли посещали заковыристые, - сказал он насмешливо, - Так что, рапорт писать будешь? Бумагу ещё принесут. - Никак нет. Не буду. - Ну тогда объявляю тебе новый приказ командира части. За очередное невыполнение приказа офицера рядового срочной службы Кудинова подвергнуть аресту сроком на пять суток с содержанием на гауптвахте. В срок службы дни ареста не засчитываются. - А если я так и не стану писать тот рапорт, мне что тут, всю жизнь провести придется? - преодолевая лёгкое онемение губ, спросил Беркут. - Не боись. Больше сорока пяти суток на гауптвахте держать нельзя. Дальше только военный гарнизонный суд может привлечь к уголовной или административной ответственности и отправить служить в соответствующий батальон. Штрафной, или дисциплинарный. Так что - думай. Увидимся через пять суток, рядовой. После ухода лейтенанта Беркут потерянно рухнул на скамью, глядя на вновь запертую дверь. Ещё сорок суток Бородько имеет право продержать его здесь. Эта мысль укладывалась в голове с большим трудом. На этот раз и без того не радующая убранством камера показалась ему гораздо мрачнее, чем раньше. Но о том, чтобы написать тот рапорт, который требовал полковник, Беркут даже не думал. Исключено, и точка. Теперь Беркут изменил свой распорядок, то есть доступную для этого часть суток. Днём, выполнив всё положенное, он старался поспать, сидя за столом - для того, чтобы не спать ночью. Потому что ночи, когда за ним никто не присматривал, он стал посвящать общению с тенью. - Покажи, Тэкс, я могу что-нибудь сделать для того, чтобы ты как-нибудь развился? Потому что, по правде говоря, парень, мне сейчас очень не хватает друга, который мог бы меня поддержать морально.