Когда в камере зажёгся свет, Мира никуда не исчезла. Теперь Беркут увидел, что платье на ней насыщенно голубого цвета, и глаза у девушки тоже голубые. Она сидела на скамье и с любопытством расспрашивала Беркута обо всём, что придёт ей в голову. Ведьмак чувствовал себя очень уставшим. Из-за этой болтовни он не мог толком проверить, получилось ли у него сделать Тэксу "апгрэйд", как Беркут назвал для себя эту операцию. Мира не сомневалась, что всё получилось, а склонность к обстоятельному обучению, присущая её отцу, у неё почти отсутствовала. Поэтому девушка занималась тем, чем хотела заниматься сама - узнавать что-то новое и насмешничать. - Мира, тебе не пора домой? - спросил, наконец, Беркут. - Прогоняешь меня? - обиженно спросила девушка. - Просто мне пора вставать и приступать к заведённому здесь распорядку. Скоро заглянет надзиратель, и... - Он уже здесь, - тихим голосом ответил Тэкс и привычно очертил в воздухе единицу. - Приходи в другой раз, - шепнул Беркут. Девушка обрадованно кивнула и исчезла.
После окончания рабочего совещания капитан Воробьёва попросила разрешения остаться в кабинете командира части, чтобы, по её словам, обсудить "кое-что". - Собираетесь говорить о Кудинове? - усмехнулся Бородько. - Да. Товарищ полковник, изоляция может сказаться на его психике самым пагубным образом. Уже есть доклады о том, что он часто разговаривает вслух и шёпотом, особенно ночью. Даже метеорологи заметили, что с парнем что-то не так - он выглядит нездоровым. - Естественно, если ночи он посвящает разговорам сам с собой, то днём будет спать на ходу. - Это - неестественно, - сказала капитан немного более резко, чем полагалось. Поэтому следом она попыталась смягчить: - Я ведь отвечаю за психологический климат в части, поэтому по служебным обязанностям обращаю внимание не только на состояние самого Кудинова, но и на всякие разговоры. Солдаты из его взвода стали относиться к офицерам чуть ли не враждебно. Я такого здесь даже не помню, чтобы так трудно было заставлять их идти на контакт во время беседы. Они называют то, что происходит с их товарищем - "беспредел". А ведь это - контрактники, и наша часть держится только на них, к нам не направляют призывников. - Значит, Кудинов всё-таки распространил тут протестные бациллы. И это - лично ваш недогляд, капитан. Я поручал вам плотный контроль за Кудиновым, чтобы предотвратить любые связанные с ним проблемы!
*
Марина покраснела от гнева. Но сдержала в себе тот естественный позыв, когда хочется высказать в ответ собственную оценку самого Бородько. Понимая при этом, что этим сдерживанием сожгла в себе пару миллионов нервных клеток. - Товарищ полковник, я заявляю официально: если Кудинова вновь не выпустить по истечении второго ареста, а отправить на третий, ни ущерб его психике, ни гнев солдат-контрактников я, возможно, уже не смогу нейтрализовать. При всём моём желании. - И что будет? - презрительно скривился полковник, - Бунт? - Нет, конечно я не думаю, что до такого дойдёт. Солдаты не рискнут своими контрактами. Но сам Кудинов... - Вы мне, помнится, докладывали, что выяснили - он заговаривал сам с собой и раньше, ещё до направления в нашу часть. Кораблёв, скотина, сбросил эту мину ко мне в часть, подложил свинью. Но благодаря вашему докладу ему отвертеться не удастся, если Кудинов совсем чокнется. - Евгений Николаевич... - Капитан! Вам скоро положено звание майора по выслуге. Вы ведь не хотите закончить карьеру капитаном и в ближайшее время? К примеру, если вдруг выяснится, что вы находились в интимной связи с рядовым-срочником? Да ещё с таким сомнительным со всех точек зрения. - Не понимаю, о чём вы, товарищ полковник, - холодно ответила Марина, - о какой интимной связи. - Вот это правильно, так себя и держите дальше! А то развели тут сопли-слюни... Так что идите и приступайте к своим прямым обязанностям с полномочиями, а в мои приказы не суйтесь! Капитан вышла из кабинета с прямой спиной, но за дверью, в пустом коридоре, обессиленно прислонилась к стене. Придётся переводиться - служить под началом этого мерзавца дальше не хотелось. У каждого человека - одна жизнь, и проживать её, насилуя себя - глупо, по меньшей мере. Но сначала надо помочь парню, который неожиданно стал для неё кем-то большим, чем подопечным и большим, чем краткосрочным любовником. Она отправилась в метеостанцию. Пожаловалась на скуку, согласилась попить с тамошними работниками чайку, осчастливив своей компанией этих гражданских служащих. - Ребята, вы мне говорили, что Кудинов выглядит больным... - спросила она как бы между прочим. - Как рыба снулая, - кивнул один из метеорологов. - Я обеспокоена. Хочется его обследовать, но к арестанту просто так пройти невозможно, даже врачу. Тут надо соблюсти все формальности. Не могли бы вы написать служебную записку? Не мне - нашему доктору. Устного сигнала для его вмешательства недостаточно. - А что Бородько? - спросил метеоролог, сразу поняв корень проблемы. - А полковнику - плевать, - честно ответила Марина, - Он даже не говорит никому, что за рапорт он требует от Кудинова, который тот отказывается писать. Я знаю этого парня, мы много общались - по приказу Бородько, кстати. И я предполагаю, что тот рапорт может по кому-то ударить, а Тимур слишком щепетилен к таким вещам. - Обещаешь рассказать, если удастся выяснить, что там за рапорт? - спросил метеоролог, присаживаясь к компьютеру и открывая программу для создания документа. - Не обещаю, но подумаю об этом, - улыбнулась Марина. - И то хлеб. Разговор с доктором вышел более трудным. - Марина, я хорошо отношусь к Кудинову, мне нравится этот парень, но он - только солдат-срочник и скоро покинет часть, так или иначе. А мне тут ещё служить и служить. И приобретать врага в лице Бородько совсем не хочется. - Я прошу тебя просто выполнить свои обязанности, Сергей. Вот тебе служебная записка по всей форме, подстраховывающая твою задницу. Ты просто не имеешь права не реагировать на неё. И каким образом твой врачебный осмотр может помешать планам Бородько? Если Тимур болен... - Он должен пожаловаться сам. А он не жалуется. - Вот давай с тобой и выясним, почему он не жалуется, когда даже посторонним людям видно, что он неблагополучен? - Марина против воли повысила голос, - А если он болен? В конце концов, ты давал клятву Гиппократа и находишься тут ради здоровья военнослужащих, а не только ради хорошего настроения полковника. - Ладно, уговорила, чертовка языкастая, - поскрёб щетину Сергей Валентинович, - Если что, прикинусь тупым валенком, не понимающим политики партии. Марина с облегчением выдохнула. - Кстати, а ты помнишь тот разговор у полковника, когда он приказал мне поработать с Кудиновым как можно более плотно, чтобы всё о нём знать? - невинным тоном спросила она. - Помню. Я ещё тогда позавидовал солдату. А что, не надо помнить? - лукаво улыбнулся доктор. - Наоборот, надо. На всякий случай. Вряд ли понадобится, но - вдруг... - Ох, темнишь, капитан. - Ну я же должна подумать о подстраховке и собственной задницы. - Чувствую себя заговорщиком, - хохотнул Сергей Валентинович, взяв в руки медицинскую карту солдата и направляясь с ней к выходу. Послеобеденный сон был теперь для Беркута самым крепким. Руки сложить на столе одну над другой, на них упереть лоб или, как вариант - щеку (почему-то всегда - левую), и спокойно отправляться в пажити Морфея, смотреть цветные сны. Тэксу было разрешено летать в это время, гд