нулся, когда исчезла психотравмирующая ситуация. Описание диссоциативной фуги очень скудное, и нет никого из ныне живущих специалистов, которые были бы знакомы с этим казусом на практике. Я не нашла, во всяком случае, хотя искала. Но, знаешь, я думаю, что ты - именно ты, Беркут, - можешь принять любое решение и способен выполнить его. Мне бы хотелось, чтобы ты решил остаться со мной на всю жизнь. Беркут вздохнул. - Закончить службу, поехать в Москву и зажить счастливой семейной жизнью? Хорошо бы. Только ведь врать и притворяться всю жизнь придётся. Перед матерью Кудинова - что я её сын, перед его девушкой - что я к ней охладел, перед друзьями и товарищами по работе - что мне промыли тут мозги и я завязал с политикой, перед теми могими незнакомыми людьми, которые его знают и беспокоятся о нём сейчас - что Кудинов их предал. - Мы можем переехать, - сказала Марина заученным тоном, почти безэмоционально, было видно, что она этот разговор проигрывала в своей голове ранее, - Я дослужу только до ухода в декрет, потом оформлю отпуск по уходу за ребёнком, и перед его окончанием - уволюсь. Военную пенсию я уже выслужила. А люди со временем забудут Тимура, каким он был. - И твоего старшего сына к себе возьмём? Размажем в кашу твоего бывшего мужа, как я полагаю. Или так с папкой навсегда и оставим? Думаешь, получится у нас быть счастливыми со всем этим дерьмом? Получится - у тебя? Получится - у меня? Ответь мне, товарищ психолог. Я уже от одних этих мыслей становлюсь злым, как сволочь, а ты... Анна Каренина тебе в память. А ещё, как ты сказала, я могу однажды проснуться. Вернее, уже не я. Марина молча заплакала, но Беркута на этот раз не тронули её слёзы. - Ты ведь знала, да? Рассчитывала мою реакцию, мои выводы и моё решение. Ответь мне - только честно - что я, по тем твоим предположениям, решил? - Ты решил исчезнуть, - прошептала Марина. - Ну надо же, какой я самопожертвенный, оказывается, по твоим представлениям, - усмехнулся Беркут, - Герой, да и только! Этот Кудинов, который мне вообще никаким боком не сдался, создал мою личность неосмысленно. Не понимал, что происходит, когда передавал мне свой опыт. А если бы понимал - думаешь, он бы сделал это? Нифига. Так почему я должен теперь сознательно уступать ему свою жизнь? - Ты не должен. - Не должен, - кивнул Беркут, - Никому и ничего. Значит, с твоего позволения, будем решать, что станет лучшим именно для меня. Он обогнул ёлку и уставился в окно, глядя на отражающийся в тройном стекле собственный силуэт в толстом, до сих пор не снятом бушлате. Появился Тэкс. - С рыбалки возвращаются люди. У одного из них серьёзная травма, - доложил он. Беркут вновь повернулся к Марине. - Мой потусторонний помощник тут сообщает, что едут твои коллеги. Это я тебя предупреждаю, чтобы ты собралась и не плакала, а то могут правильно понять и выйдет тебе, товарищ майор, форменная компрометация. А тебе жить ещё. Он вышел из комнаты и из барака. Смотрел, как подъехали снегоходы и мужчины сняли с одного из них стонущего офицера - главу комиссии. - Что случилось? - нехотя спросил Беркут расстроенного старшину. - Снегоход увяз в снегу, товарищ полковник его в одиночку попытался поднять, и, видать, со спиной что-то... - проговорил Бецкий, чуть не плача. "Меньше жрать надо было, пузо наращивать", подумал Беркут, "Да тяжести кидаться поднимать по пьяни". - Несите его в солдатскую комнату, на диван, - дал он отмашку, - я посмотрю. - А ты что, медик? - растерянно спросил один из гостей. - Медик, медик. Широкого профиля. Беркут ещё немного постоял у входа, пережидая, пока внутри все перестанут суетиться, и только потом вошёл следом. - Ложитесь на живот, - сказал он больному. То ли от испуга и растерянности никто не заметил столь грубого нарушения субординации рядовым, то ли почувствовали в нём внутреннюю силу вкупе с мрачным настроением, но никто не возразил, и полковнику дружно помогли перевернуться. Беркут высоко задрал больному одежду и обнажил спину. В одном месте вдоль позвоночника кожа была розовее, чем на других участках. Он приложил туда руку и подал энергию. Её хватило только чтобы обнаружить повреждение. - Смещение диска позвоночника, - сказал он, - И, по-моему, там ещё то ли грыжа, то ли киста, я не различаю. - У меня в том месте и раньше болело, - простонал полковник, - Но не так сильно, как сейчас. - А ты только диагноз можешь ставить? - спросил другой офицер. - Не только. Лечить тоже могу. Но что-то я не в форме сейчас, энергии нет... Подождите пока, я настроюсь. Попробую. Все затихли и ждали. Беркут понимал, что эта несвойственная ему, но завладевшая им сейчас эгоистичная злость, оставляющая на языке кисло-горький привкус, не позволяет отдавать энергию. Делать что-то для других, когда они... Тьфу, понял ведь уже, что никто не виноват, так какой смысл злиться на людей? А эти стоят кружочком и смотрят на него с надеждой, ждут чуда. Он глубоко вдохнул и с длинным выдохом выгнал из себя злость. Ладно, будет вам чудо.