Порой на полках появлялся тонкий слой пыли, но к следующему же утру он пропадал без остатка. Иной раз возникало чувство, будто одним только своим присутствием Богдан может нарушить тонкую гармонию безупречности. Он трогал кончиками пальцев стены, мебель, гладил ладонью затертую столешницу и все прикосновения были невесомы, чтоб ненароком не сдвинуть что-то хоть на мизер. Богдан вспомнил свою комнату – безалаберно разбросанные вещи, одежда во всех углах, книги, карандаши… Травница никак не его мама, скорее уж Андрея! Опять он вспомнил про Андрея. Эта мысль, как горькая пилюля, расползлась внутри. Что-то все не слава богу. Богдан решил уйти. Он окинул комнату последним взглядом и шагнул в прихожую и тут на крыльце послышались шаги. Дверь стала отворяться. Богдана сковал ужас. Как он мог так забыться, что перестал вслушиваться в звуки с улицы! Мальчик застыл, пронзенный стыдом и страхом. Меж тем дверь неумолимо открывалась – уже показался рукав просаленной серой плащевки. Ледяное оцепенение сжало все тело, но или стоять тут, встречать Травницу на пороге ее хижины или что-то делать. Скованность исчезла, как от удара током, Богдан рванул дверь чуланчика и скрылся в его спасительной тьме. В ту же секунду послышалось, как, похрустывая затасканным макинтошем, Травница шагнула в дом.
Богдан затих, опасаясь даже дышать. Сердце бухало уже где-то в горле и выскочило бы наверняка, но его не пускал давящий, сухой ком. Было слышно, как Травница медленно ходит по дому – пару раз она удалялась в комнату, но оставшееся время хлопотала на кухне. Почему она вообще так рано вернулась? Надо думать не об этом, а о том, как выбраться! Глаза немного привыкли к темноте и Богдан сумел различить смутные очертания заставленных до потолка полок. Чуланчик был так тесен, что, если вытянуть руки в обе стороны они упрутся в стены. Спрятаться невозможно. Богдан подумал, как-нибудь замкнуть дверь, так опять же нечем – вокруг только склянки с сухими сборами, да настойки целебных трав. К тому же, запирание двери вызовет излишний шум. Последние крохи самообладания покинули Богдана и он окунулся в омут безотчетного страха. В голове, загудело, застучало, от этого он перестал слышать, что делает Травница и испуг окончательно взял свое. Богдан впился пальцами в волосы. Все. Когда она его увидит – а она его увидит – надо придумать, что сказать. Но только не правду, нет. Может, что он пришел купить чаю?! Тогда зачем залез в чулан? Скажет, что хотел стащить чучело! Да, залез в дом в поисках чучела зверушки, но не успел его украсть. Травница, конечно, сдаст его в полицию и Богдана посадят в тюрьму на много-много лет. Все верно, глупых воров сажают на дольше. О, бедные родители. Им придется несладко. И ведь неизвестно, что хуже – сын воришка или бестолочь. Так, надо успокоиться. Нужно выждать, когда Травница снова уйдет в комнату и припустить отсюда, что есть мочи. Богдан сделал несколько глубоких вдохов, чтоб вернуть самообладание и тихонько приблизился к двери, прислушиваясь к шагам снаружи. Гул в ушах начал спадать. Да и сердце больше не выскакивало через рот. Богдан задышал ровнее.
И тут дверь распахнулась. Богдан так и обмер, дыхание перехватило, сердце перестало биться, Травница вперила в него прямой, бесцветный взгляд, а он, от страха полумертвый, уставился на нее. Внутренности в животе скрутило так, что можно обделаться.
Отец обычно не стучался, ну, может к девчонкам, иногда, а так входил без предупреждения. Он степенно отворил дверь и шагнул в комнату, величественно, будто ступал на ковровую дорожку. Сашка отложил гитару и взглянул на батюшку. Отец огляделся, он редко бывал в комнатах у детей, сдержанно интересовался порядком и чистым бельем, так, только для пущей строгости, на деле же обстановка комнат, где обретаются дети мало его интересовала. Но, раз пришел, он решил заметить:
– Прибрано, – его взгляд замер на дальней стороне шкафа, где висел старый календарь с девушкой на пляже, – Срам так и висит, ох, Александр, как не стыдно.
Сашка повел плечом, говоря простым жестом, мол, нет, не больно-то стыдно.