Несмотря на возрастные изменения, идеологическую щепетильность и порой мелочную придирчивость, дед Андрей никогда вредным, а уж тем более — несправедливым по отношению к родственникам не был. И Сережа деда любил, даже дружил с ним, особенно в ранние, детские годы. Дружба эта — старого с малым — продолжалась и до сих пор.
— Служебные-служебные, — подтвердил Сережа, слегка улыбаясь. — Вот только открытые. На них даже литеры ДСП нет…
Уже второй год Сережа работал… нет, служил в Управлении «А» знаменитого Первого Главного Управления КГБ, в Управлении, занимающимся аналитикой открытой печати, телевидения, радио, да и в целом легальной разведкой, наравне с МИДом. Группа переводчиков, в которой и числился Сережа, тщательно изучала прессу и более серьезные издания англоязычных стран Южного полушария, просматривала аналитические телепередачи, слушала различные радиошоу. Интересные статьи и книги переводили для распространения среди сотрудников аналитического отдела, хотя практически все они владели языком не хуже переводчиков. Но начальство считало, что не следует загружать «умные» мозги первичной, черновой работой, да и для самих переводчиков, обычно людей молодых, только-только начинающих службу в разведке это была отличная школа, позволяющая проникнуться духом тех стран, информацию о которых они собирали.
— Ишь ты, — прищурился дед Андрей. — И что это за документы такие даже без грифа ДСП ты по выходным дома переводишь?
— А хочешь — посмотри, — предложил Сережа, жестом указывая на дверь своей комнаты. — Книжку перевожу про послевоенные события. В Австралии издана…
— И что ж это ваше теперешнее начальство такой литературой заинтересовалось? — проворчал дед Андрей.
Легко отстранив с пути внука, дед Андрей, воспользовавшись приглашением, прошел в его комнату. Обстановка здесь была более, чем спартанской. Узкая койка у стены, застеленная потрепанным шерстяным одеялом, которое в народе называли «солдатским». Маленькая тумбочка с обыкновенным механическим будильником на ней. Простой, старенький письменный стол и такой же стул рядом с ним. Вот только на столе громоздились совсем не подходящие под скромный дачный интерьер вещи: компактное цифровое печатающее устройство и небольшой переносной вычислитель последней модели, выданный Сереже в отделе для такой вот возможной мобильной работы. Рядом с вычислителем лежала среднего объема книжка в яркой обложке и с несколькими разноцветными закладками.
— И это что же, вот такую вот технику с секретными документами тебе домой брать позволяют? — неодобрительно покачал головой дед Андрей.
— Не позволяют, дед, не позволяют, — улыбнулся про себя Сережа незатейливой дедовской ревизии. — На этой машине максимум что есть — ДСП, а со всеми секретными и совсекретными документами только в «конторе» работать можно… С этим строго…
— Ну, по иному ДСП подготовленный человек многое поймет, — продолжил гнуть свою линию дед.
— Так не доберется он до ДСП, — пояснил Сережа. — Не будет машинка работать без моих отпечатков пальцев. Да не простых, а теплых, живых…
— А ведь тебя, внучок, и оглушить можно, и опоить… — с хитринкой глянул на него дед. — Ну, или запугать чем.
— Можно, — согласился Сережа, по опыту зная, что выставлять себя пионером-героем перед дедом бессмысленно. — Только после отпечатков пальцев пароль ввести надо… Ошибешься хоть в буковке — хард-диск заблокируется, без специальной аппаратуры не прочитаешь… А чего мне стоит ошибиться?
— Хитро, хитро, — скупо похвалил дед. — А что ж это ты диск этот не по-русски назвал?
— Привык, — чуть виновато отозвался Сережа. — Ведь все больше с английским на работе дело имею, вот по ихнему, по-буржуински, и называю иной раз…
Дед укоризненно кашлянул, взял книжку и дальнозорко, на вытянутой руке принялся разглядывать английские буквы на обложке, украшенной изображениями советских и китайских солдат в форме первых послевоенных лет.
— Так что же такого этот Antonoff написал, что твое начальство заинтересовалось? — повторил свой вопрос дед.
— Не знаю еще, — развел руками Сережа. — Перевел только-только половину. А заинтересовалось начальство тем, что книжку эту, аж двадцать экземпляров, закупил Госдеп североамериканский почти тут же после её выхода.
— Н-да. Американцы хитрые, зря деньги тратить не будут, даже если это всего-то пара сотен долларов, — сказал дед, мельком глянув на обратную сторону обложки с указанной там ценой. — Так о чем все ж таки пишут?
— Да первые послевоенные годы описаны, — рассказал Сережа. — Как решение принималось о «закрытии» Европы, про переговоры с Михаем, с иранским шахом, а уж ближе к середине и про китайские дела…
— И что ж — правду написали или, как всегда, брехню пустопорожнюю? — строго глянул на Сережу дед.
— Да я ведь не такой знаток истории, — смутился внук. — Вроде как, правду, во всяком случае, по основным-то событиям. Вот только… Описано это все как-то неправильно что ли… И Василевский сморкается постоянно, и Камов в носу ковыряет, и даже Булатов постоянно попукивает… А что, дед, правда так было?
— Ты про то, что товарищ Булатов газы пускал? — засмеялся дед. — А то как же! Что ж он — не живой человек был? У него в старости так вообще метеоризм развился, сдержаться не мог, очень этого стеснялся перед товарищами, хоть все и понимали прекрасно из-за чего… Из-за этого и старался последние годы жизни близко ни к кому не подходить… Вот только газы эти на мозги его не действовали, ум у него до последних дней был такой — дай бог нам с тобой хоть сотую часть того…
— Вот и я не понимаю, зачем об это писать, как чуть ли не о главном? — поддержал разговор Сережа. — Что б черной краской Булатов измазать? Перед кем? Буржуины его так и так ненавидят, а перед нами не получится все равно, что ни напиши…
— А книжку эту, выходит, наш человек писал? — уточнил дед, откладывая томик обратно на стол.
— Ну, в редакционном предисловии сказано, что русский диссидент, имеющий доступ к секретным архивам ВКП(б) и НКВД, — развел руками Сережа. — Не знаю уж какой такой у него доступ, но то, что книжка с русского переводная, чувствуется…
— Это как?
— Ну, как же, дед! Ведь это сразу понимаешь, когда обратным переводом занимаешься, — пожал плечами внук, пытаясь найти нужные слова. — Трудно объяснить, но — чувствуется… Да и перевод сразу сложнее выходит, ведь надо ж понять, какие слова автор сам писал, а потом уж их на английский переложили…
— Так говоришь, про китайские дела тут тоже есть? — задумчиво почесал в затылке дед. — И начальство твое еще не знает, какая такая ценность в этой книжке, что её Госдеп закупил? А знаешь что, Сережка, дай-ка ты мне почитать то, что перевел уже?
— Ну, если так хочешь, — проворчал Сережа, зная упрямство деда. — Там, правда, еще не подредактировано, не приглажено, да и слова английские кое-где непереведенные проскальзывают. Я хотел потом перечитать сам и по контексту лучшее значение выправить…
— Давай, давай, — поощрил его дед. — С десятком-другим английских слов я как-нибудь справлюсь, это тебе не роман целиком читать, тем более, художественный он, говоришь?
— Построен, как художественный, на документальной основе, — подтвердил Сережа, присаживаясь к столу и копаясь в одном из ящиков. — Дед, я тебе на обороте напечатаю, ладно? Тут Ирина с работы кучу макулатуры принесла, на черновики, да и так… там с одной стороны таблицы какие-то, разберешься, верно? А я тебе покрупнее напечатаю, что б и без очков мог читать…
Ирина, сестра Сережи, работала в Железнодорожном Вычислительном Центре и регулярно снабжала всю семью черновой бумагой.
— Вот за это спасибо, — сказал дед, услыхав про крупный шрифт; страдая старческой дальнозоркостью, очков он не любил и пользовался ими крайне редко, когда уже не было выбора. — Что ж теперь за чудо-техника пошла! Хочешь тебе мелко напечатают, хочешь — крупно, прям, по заказу, да и всё на дому…
Сережа, включая ЦПУ и прилаживая в лоток груду исписанных с одной стороны листов, только усмехнулся удовлетворенно. Ему всегда нравилось, если дед хвалил сегодняшний день, новую технику, дела, творимые молодежью. Казалось, дедова похвала была индикатором, оценкой жизни всего нынешнего поколения: достойны ли они того, за что боролись и отдавали жизни их предки? Дед Андрей хвалил редко, но и не брюзжал, как некоторые, на длинные волосы, расклешенные брюки, полувоенные френчи, на моду девушек ярко краситься и носить короткие юбки. Не считал внешнюю атрибутику такой уж важной. А вот на всё возрастающую в числе прослойку псевдобогемы, рассуждающей «за бокалом мартини» об абстракционизме, буддизме и неореализме дед Андрей ругался от души, и не выбирая иной раз выражений.