И не приходит сон.
И снова выпивка. И снова прикладываешься к бутылке, как к источнику спасения и забытья. И снова туман. И процесс, процесс. Список, процесс, обвинение, заказать телегу, процесс, список, тюрьмы, заказать телегу, процесс…
***
Эбера Фукье недолюбливал, но смерти ему не желал. Он чувствовал, что Эбер поднимется рано или поздно так, что станет опасен другим и был удивлен, что это произошло лишь сейчас.
Эбер был нагловатым всегда – сказывалась нищета. Но он так настораживал своих бывших друзей, что теперь были ему хуже врагов, что те решили отпустить напоследок еще одну шутку – очень унизительную для тщеславного Эбера, очень подлую.
Обвинять революционера в том, что он хочет загубить революцию – свое детище, уже не так удивительно, а имя Эбера должно было быть оплевано.
Помимо обычного обвинения в предательстве и измене нации и свободе, он был обвинен в краже белья.
Последнее шутливое «прощай» - от старых друзей.
Перед лицом смерти шутки меняются в худшую сторону. Фукье мог понять, почему так они поступили, но почему Эбер расхохотался своему обвинению…
***
Дантон… На Дантона можно было и не рассчитывать. Но с Дантоном пал и Демулен – его родственник.
Фукье вел процесс в обход всякой логике, потому что должен был. Он старался не смотреть на Камиля лишний раз, потому что боялся, что не сможет сказать то, что должен был сказать.
Смертный приговор был вынесен. Всем дантонистам. И Камилю.
Услышав о своей смерти, Демулен как-то растерянно улыбнулся и Фукье увидел в нем все того же прежнего мальчишку, что сочинял прекрасные стихи и зачитывался всем подряд.
В тот вечер Фукье выпил больше обычного и даже едва не слег совсем в постель больным. Он кусал свои руки, чтобы не заорать и ему казалось, что подушка его в крови…
***
Когда пришел черед Робеспьера и его сторонников, Фукье даже не удивился. Он действовал как во сне, сломленный тем, что пришлось ему уже сделать. Он не оправился от случая с Демуленом и его женой, последовавшей на гильотину через неделю от мужа…
Обвинил Робеспьера сухо и равнодушно, но не заслужил ни малейшего одобрения новых хозяев.
Лишь презрительное:
-Законник!
И пустыня осталась в его душе. Давно осталась. С последним словом он просто почувствовал пепел во рту и ему захотелось выпить столько, чтоб никогда уже не очнуться.
***
Убрать Робеспьера – это начало. Нужно убрать его сторонников. Всех, кто был близок к нему. Фукье понял это поздно. Может не хотел понимать, а может ждал смерти, как блага. Бессонница истощила его силы. Взгляд жены – скорбящий и уже безучастный к нему, дети, что казались ему чужими – все было логичным и мучительным.
Фукье пытался для порядка сообщить обвинителю (новому и еще полному жизни), что действовал по закону, по указу, что он не палач, что он только выносил приговор и все то прочее, что нужно было сказать.
Он знал, что это его не спасет.
И когда закрылась за ним дверь его камеры, когда он остался в очередной бессонной ночи, чтобы вспомнить всех, кто прошел через его руки и его доклады, Фукье уже был готов и с улыбкой безумца, который жаждет освобождения, представлял, как пойдет через толпу, что будет поливать его грязными оскорблениями и как он будет ругаться с ней.
Не пытаясь доказать что-то, нет. Просто. Для порядка. Чтобы в последний раз притвориться, что он что-то значит. Чтобы уйти гордо. Чтобы запомниться сварливым чудовищем, как его хотели бы все видеть.
От этой мысли ему было почти хорошо. Также, как от выпивки. Также хмельно.
Фукье думла о том, что сможет, совсем скоро, наконец-то уснуть.
Примечание: Фукье-Тенвиль был казнен 7-го мая 1795 года в возрасте 48 лет. Его гильотинировали на Гревской площади последним по порядку из шестнадцати человек, казнённых в Париже в это утро, при этом палач, по яростному требованию толпы, схватил за волосы его отрубленную голову и показал её на все четыре стороны.
Конец