— Ближе ко рту положи, а то она не сможет укусить, — советует Харьяс и уводит мальчика на улицу. На этот раз они долго и мирно играют. Оказывается, Харьяс совсем неплохая…
Милое, неразумное детство… Кажется, сто лет прошло, как оно минуло.
Несколько лет назад Карачума и Харитона призвали в солдаты. Их семьи еще больше обеднели: без хозяина — дом сирота.
Харьяс подросла, еще больше похорошела и очень смущалась, когда ей напоминали о беззаботной дружбе с Кирушем. Теперь все обстояло иначе — ведь они в том возрасте, когда за подобными отношениями может скрываться любовь…
Только бы цвести Харьяс, а она вынуждена наравне с мужчинами выезжать в поле, пахать, сеять, боронить.
Война, вспыхнувшая в четырнадцатом году, затянулась. Карачум прислал с Карпат два-три письма и как в воду канул… Марфа долго плакала, просила волостного писаря объявить розыск. Через год пришел ответ — пропал без вести.
Харитон был в экспедиционном корпусе во Франции, видно, где-то там и сложил свою голову.
Кируш знал, как убивались по кормильцу Харьяс, подросшая Праски и их мать.
Но вот до маленькой чувашской деревни, затерявшейся в глухих лесах, долетела счастливая весть — революционные рабочие Питера свергли царя и взяли власть в свои руки. Облегченно вздохнул бедный люд, даже у вдов-солдаток повеселели глаза. Они понимали, вот-вот и в их деревнях должны произойти долгожданные перемены. И точно. Вскоре у богачей были отобраны земли, «проданные им навечно», и разделены по едокам. Причем женщины получили надел наравне с мужчинами. Вот когда стало легче и веселей в домах солдаток.
Воспряла духом и молодежь. По вечерам девушки и парни вновь стали водить за деревней хороводы. Зачастила на них и Харьяс. Она была признана первой запевалой протяжных и немножко грустных чувашских народных песен. Ее голос, высокий, чистый и красивый, как соловьиная трель, до позднего вечера раздавался за околицей.
Многие парни заглядывались на гордую, стройную красавицу. Одни старались обратить на себя ее внимание молодецкой удалью, другие — своим богатством. Но Харьяс не жаловала сынков богатеев.
Слишком памятны были унижения, пережитые ее бедной семьей.
Кируш все понимал по-своему: Харьяс любит только его, но, гордая, независимая, скрывает свое чувство. И несказанно счастливый, как когда-то в раннем детстве, держался с девушкой несколько излишне самоуверенно.
Но вот в их деревне появился военнопленный Тодор Христов. Не только Кируш, многие стали замечать, что Харьяс поглядывала на болгарина ласково и приветливо.
Кируш не на шутку встревожился. С наигранным безразличием он как-то бросил Харьяс: «Вон идет твой жених». Кируш был почти уверен, что девушка, обидевшись, станет перед ним оправдываться. Дескать, что за глупости, очень-то он мне нужен… Но Харьяс взглянула на него чуждо, холодно и неожиданно спокойно заявила: «А тебе-то какое дело?»
Кирушу показалось, что его полоснули ножом в самое сердце. Выходит, что Харьяс всегда была к нему совершенно равнодушной. Как же мог он настолько заблуждаться! Значит, своим независимым поведением он только усугублял безразличие девушки!
Если бы речь шла о ком-нибудь другом, Кируш не простил бы Харьяс такой обиды… Но Тодор Христов… Кируш и сам был привязан к этому высокому, красивому, много повидавшему чужестранцу, который часто и подолгу рассказывал им о далеких странах. Располагало к нему людей и то, что он был своим человеком — дружил с Ятмановым, по его поручению принимал участие в разделе кулацких земель, а когда в деревню вновь вернулись белые, поддерживал тайную связь с красными…
Где он теперь? Жив ли? Кируш знал, что если Тодор способен передвигаться, он непременно пойдет туда, где не раз встречался с разведчиками. К ним спешил сейчас и он. Нужно было обо всем рассказать своим, попросить помощи и защиты.
К рассвету Кируш добрался до домика лесника. Навстречу ему вышел высокий пожилой человек и сообщил, что Христов сюда не заходил, а красные несколько дней назад отступили в сторону Алатыря.
Бедная Харьяс, он так надеялся ее спасти!
В это время свадебный поезд въехал в богатый двор Чалдуна. Жениха и невесту под веселые озорные крики заперли в амбар: пусть молодые лягут в постель вдвоем, а встанут втроем…
4
Обычай умыкания девушек своими истоками уходит в глубокую древность. А раз так — кто посмеет восстать против него? «Не нами обычай придуман, не нам его отменять», — говорили седобородые старики. И не только не осуждали егита, похитившего девушку, но всячески его поддерживали. Значит, богат, значит, властен, настоящий мужчина. А до судьбы женщины кому какое дело! Женщина — только обязательная принадлежность мужчины. «Если в кармане есть деньги — будет и товар».