В сумерки авторота заняла заранее подготовленные траншеи у рощи, откуда были сняты подразделения второго батальона и переброшены на стык двух полков. Сергею показали огневую точку рядом с пулеметчиком Филиппом Кокки. Тот был, как обычно, добродушен, острил по адресу фрицев, которых он вмиг скосит, как коса траву. Сергей не обращал внимания на болтовню и шутки земляка.
Ночь прошла относительно спокойно, только на правом фланге дивизии раздавались выстрелы.
Утром подошло обещанное подкрепление, которое заняло позицию автороты. Над траншеями раздался повеселевший голос комиссара Ятманова:
— Шоферам выходить во второй эшелон! Идите быстрее, и чтобы духу вашего здесь не было!
За грубоватым тоном он скрывал радость: водители автомашин снова займутся своими делами — будут подвозить боеприпасы, продукты, отправлять раненых. Без автотранспорта нет боеспособного воинского соединения.
Комиссар подозвал к себе Сергея Чигитова:
— Будешь служить в штабе дивизии, — сказал он, — капитан Мурзайкин знает.
9
В сопровождении санитара Апухтина добралась Харьяс до Петровского рано утром. На ней был видавший виды зипун, в руках — потертый чемоданчик.
Апухтин, разведав, что деревня занята немцами, остался на опушке леса.
Харьяс направилась к третьему от края дому, где был оставлен ее раненый муж.
Толкнулась в калитку — заперта. Поднялась на крылечко с фасада дома, выходящее прямо на улицу. Едва взялась за металлическую скобу, дверь распахнулась. На пороге стояла пожилая женщина в деревенском сарафане, ситцевой кофточке и темном переднике. Несомненно, старушка из окна заметила Харьяс, догадалась, кто она, и поспешила навстречу.
— Здравствуйте, доброе утро, проходите, — тихо проговорила хозяйка дома.
— Здравствуйте, — почему-то тоже полушепотом отозвалась Харьяс. — Я не ошиблась, вы тетя Нюра Конюшкова?
— Нет, не ошиблись. Я и есть тетя Нюра, а еще меня зовут Захарьевна.
— Я — жена Кирилла Герасимовича, — поспешила представиться Харьяс. — Где он? Как он себя чувствует?
И тут же, раскрыв чемоданчик, начала выкладывать на уголок стола вату, бинты, медикаменты, банки со сгущенным молоком и тушенкой. Маленькие, озябшие руки Харьяс так и мелькали. Можно было подумать, что раненый муж лежал перед ней и оттого, как быстро она приступит к делу, зависело, выживет ли он.
Тетя Нюра молча стояла в передней, сложив руки под фартуком.
Сначала Харьяс подумала, что женщина не отвечает ей, боясь провокации.
— Какая у него температура? — продолжала Харьяс. — Измеряли? Он что-нибудь ел сегодня? Пожалуйста, проведите меня к нему быстрее.
Хозяйка дома попыталась что-то сказать.
Харьяс, испугавшись, что произошло непоправимое, отпрянула к стене, вскрикнула:
— Он… умер?! Да?! Отвечайте же!
По улице промчались несколько мотоциклов с колясками. Тетя Нюра, взглянув на окно, перекрестилась:
— Живой твой муж, живой. Поправляться начал. И, слава богу, вчера успели увезти его отсюда. Слышно, по деревне пойдет обыск… Советских командиров немцы расстреливают на месте, если найдут.
— Куда увезли? Разве вам не говорили, что мы придем за ним?
— Партизаны увезли. Не беспокойся. У них там, в лесу, свой лазарет есть. И врачи хорошие. В районной больнице до войны работали.
Харьяс почувствовала слабость в ногах и головокружение.
— Ты что? Немцев испугалась? — спросила тетя Нюра, заметив, как побледнела гостья. — Не бойся, я скажу, что ты моя племянница из деревни Дубки. Зовут тебя Дусей Спиридоновой. Запомни. Пришла ко мне, чтобы спастись от бомбардировки. Вашу деревню бомбят, потому что там стоят войска. Много их. И пушки есть, и танки. Так и говори, если спросят. А муж твой в надежном месте, не беспокойся. И чувствует себя лучше. Жар упал. Вчера, когда пришли за ним партизаны — бухгалтер и бригадир нашего колхоза, — Кирилл Герасимович съел перед дорогой целую плошку гречневой каши с топленым молоком. Похвалил, дескать, такой вкусной еды он никогда не видывал и не едал. После войны, сказал, будет каждый день есть гречневую кашу с таким вот топленым молоком. Так что считай, ему повезло.
На улице послышались стрельба, кудахтанье кур и отчаянный поросячий визг.
— Не беспокойся, это немцы у соседей шуруют. Не первый раз. У меня тоже побывали. Живности у меня не было, так из погреба все уволокли: кадушку меда, бадью масла топленого, три ящика с яблоками, десяток банок с вареньем — все забрали, нехристи. А я еще и рада была, что тем кончилось, на чердак не заглянули. Там твой муж лежал.