Специалистов по освежеванию не нашлось. Двух девушек решили послать в село, чтобы они привели стариков, умеющих разделывать туши. Третьей с ними напросилась Харьяс.
Она повела девушек и сопровождавшего их немца прямо к тете Нюре. Та, узнав в чем дело, вызвалась мигом собрать людей. Себе в помощницы она взяла Харьяс: остальные пусть себе погреются, отдохнут, попьют чайку.
Харьяс рассказала тете Нюре о гибели Наташи. Та всплакнула, шепнула, что недавно, как потемнело, заходил Афанасий Апухтин, спрашивал про нее. Обещал наведаться ночью.
Харьяс попыталась узнать, что известно тете Нюре о партизанском отряде. Оказалось, та уже оповестила партизан через связного Костю о прибытии жены майора Чигитова, и при первой же возможности за ней обещали прийти. Оставалось самое сложное — избавиться от немцев.
В деревне из мужчин осталось только два старика. Один из них заявил, что болен и не только идти куда-то, с постели подняться не в силах. Второй, узнав, чего от него хотят, возмутился: «Помогать немцам убивать колхозный скот! Да пусть прежде чем я возьмусь за такое дело, руки у меня отсохнут!»
Тетя Нюра все же уломала старика.
Подходя к дому Конюшковых, все поняли, что-то произошло: во дворе слышалась немецкая речь, раздался выстрел…
Тетя Нюра подбежала к калитке, распахнула ее. Двор был полон солдат, они наставили на пришедших автоматы. Девушки испуганно жались к стене дома. У них были связаны руки. У колодца, под самыми окнами, лежал чей-то труп. Хозяйка дома, не обращая внимания на угрожающе топорщившиеся дула, опустилась перед ним на колени. И узнала проводника Харьяс — Апухтина.
Немцы набросились на Харьяс и старика. Со словами: «Ти есть партизан, ви все есть партизан», — связали им руки, поставили к стене. Через минуту рядом с ним стояла и тетя Нюра.
Харьяс шепотом спросила девушек, что тут случилось.
Оказывается, в их отсутствие в дом Конюшковых зашел Апухтин. Увидев немца, он отнял у него автомат, связал ему руки. Одна из девушек, которой он передал автомат, нечаянно нажала на гашетку. На выстрел примчались немецкие солдаты.
Вскоре к дому председателя сельского Совета были согнаны десяток старушек, старик, недавно сказавшийся больным, дети всех возрастов, несколько девушек и молодых женщин, днем рывших траншею. А также арестованные во дворе Конюшковых.
Немецкий офицер объявил, что за нападение на солдата фюрера все население деревни подвергается аресту и отправляется в специальный лагерь. Расходиться по домам, брать с собой какие-либо вещи или продукты запрещалось.
Через несколько минут на глазах напуганных людей были подожжены их дома.
10
Поезд тронулся ночью. В товарном вагоне, запертом снаружи, было темно, холодно и тесно. Рядом с Харьяс сидели те две девушки из Сергеевки, которых арестовали вместе с ней в Петровском. Одна из них, Шура, не потеряла бодрости духа, как могла утешала подруг по несчастью, подбивала на побег при первом же удобном случае. Но только в душе Харьяс находили отклик ее фантастические планы.
Другой сергеевской девушке, Варе, напротив, все представлялось в самом мрачном свете.
О том, куда их везут, никто в поезде не знал. Настроение, у всех было подавленное, многие плакали, вспоминая родных, с которыми были разлучены.
Перед отправлением их целый день держали на станции под открытым небом за колючей проволокой. Люди, голодные, озябшие, потрясенные, едва держались на ногах.
В котомках некоторых женщин нашелся хлеб, сало или какие-то другие продукты. Они делились ими с подругами. Но за день пребывания в голодном лагере эти мизерные запасы растаяли. Чтобы отвлечься от горьких дум и предчувствий, постепенно разговорились.
Шура села рядом с Харьяс, шепотом рассказывала ей о своих близких: мать ее работала в колхозе птичницей, отец заведовал конным двором. Кроме нее в семье были брат, он в первый же день войны ушел на фронт, и три младшие сестры. С приходом немцев отец Шуры ушел в лес, стал партизаном, мать с детьми оставалась дома. А Шуру и ее сельских сверстниц староста каждый день отправлял работать на немцев — то возить с поля картофель, то чистить его на солдатской кухне. После работы их на ночь отпускали домой. А теперь вот мать ночей не спит, плачет по ней.
— Хоть бы весточку какую подать, что я живая, — печально сказала Шура и положила голову на плечо Харьяс.