— Это они после загса, — заметив его интерес, сказала Мария Фадеевна.
— Как, значит, Маша и Слава — поженились?!
— Да, они супруги. Слава приезжал в Чебоксары за какими-то приборами для самолетов. А до этого они переписывались…
Так вот почему Маша прячет от него глаза, считает себя виноватой перед ним!
— Такого парня, как Слава, не каждый день можно встретить. Маша очень правильно поступила, не укоряйте ее. Я от души желаю им большого, большого счастья, — упавшим голосом произнес Сергей.
У Сергея сделалось тяжело на душе, словно потерял очень близкого человека. Чтобы навсегда избавиться от этого тягостного ощущения, заставил себя взбодриться.
— Маша, — весело крикнул он, направляясь к балкону, где свояченица что-то объясняла его сыну. — Как не стыдно! В твоей жизни такое событие, а ты молчишь. Поздравляю, от души поздравляю! Славка — чудо-человек. И я уверен, вы будете очень счастливы. Только бы быстрее кончилась война!
— Спасибо, Сереженька, — как бы сбросив с сердца тяжесть, благодарно блеснула глазами Маша. — Славка в самом деле очень-очень хороший. Сережа, я уверена, что и ты будешь еще счастлив. А Ромка… и я, и Слава решили, если ты не возражаешь, мы его усыновим. Он тебе не будет помехой.
— Если я снова вернусь на фронт и погибну — не покидайте Ромку. Если же останусь живым, мой сын будет только со мной. Но за то, что ты, Маша, спасла его, вывезла из Москвы, выходила, я буду тебе всю жизнь благодарен.
— Да что ты, Сережа, при чем здесь я… Им больше занималась мама.
Во время разговора Ромик с любопытством разглядывал отца. Но когда Сергей ему улыбался или звал к себе, мальчик, смущенный, прятался за свою тетю.
— А тебя как звать? — вдруг спросил он отца.
— Меня? Сережей.
— Дядя Сережа, — продолжал Ромик. — А ты правда — мой папа?
— Ну, конечно, правда. Ты был совсем маленьким, когда я пошел бить фашистов. Вот поэтому ты и не помнишь меня, а я честное-пречестное слово твой папа.
— Тот, который у меня над кроваткой висит? — допытывался ребенок.
— Ну, конечно, он самый. Ту фотокарточку я тебе с фронта прислал.
— А ты уже всех фашистов расстрелял из ружья? Больше не поедешь?
— Пока не поеду. Буду в госпитале лечиться. Вот видишь, нога у меня раненная.
— Кто ранил? — всполошился малыш. — Фашисты?
— Фашисты.
— А ты зачем их за это не расстрелял?! У меня тоже есть ружье, я тоже пойду на войну, — разговорился Роман.
— Я вижу, ты совсем стал военным, даже одет как солдат…
— Это я ему сшила, — отозвалась Маша. — Как увидит военного, так спрашивает, почему у меня нет такой рубашки, то есть гимнастерки. Вот я и сшила ему. Он давно собирался к папе на фронт фашистов расстреливать.
Ромик, осмелев, приблизился к отцу. Сергей приласкал сына, посадил к себе на колени.
— Ах, мой мальчик, — горько вздохнул Сергей. — Как жаль, что ты так рано понял, что такое война.
— Ну, молодежь, давайте за стол, — пригласила Евдокия Митрофановна, подходя к открытой балконной двери. — Вы Ромку не застудили?
— Да нет, мама, — ответила Маша. — Видишь, какое солнце.
— Ты на это не смотри. Сентябрьское солнце обманчивое — блескучее, а холодное. Да и сквозит вон как.
— Идем, идем. — Сергей спустил сына с колен, взял за руку. Мальчик больше не дичился.
— А это что у тебя? — вдруг спросил он, указывая куда-то наверх.
— Где? Это? Ах вот это… Так это ж звездочки. Две звездочки на погонах, — значит, лейтенант. Ты ведь знаешь, что твой папа — лейтенант.
— Знаю, — ответил малыш. — А их потрогать можно? Я тихонечко.
— Ну, потрогай, потрогай…
— А когда я вырасту, ты подаришь их мне?
— Подарю.
— Насовсем?
— Насовсем.
— Только не надо озоровать? Да?
— Ну, конечно.
— Есть! — крикнул Ромик и вскинул к виску свою розовую пухлую ручку.
Все за столом засмеялись.
— Молодец, Роман, ты совсем стал военным.
— Ну, что сделаешь с этими мальчишками, — развела руками Евдокия Митрофановна. — Их ведь и не учит никто, а они только о войне и говорят. И игры-то у них теперь стали только военными. Все с самодельными ружьями, пистолетами… обстрогают доску и носятся как шальные, с ног людей сбивают! Это уж как поветрие какое…
— А у Романа это, должно быть, наследственное, — щуря в улыбке глаза, вставил Тодор Грозданович. — Дедушка его, Кирилл Герасимович, совсем мальчиком воевал за Советскую власть, а папа Сережа почти в таком же возрасте добровольцем пошел защищать ее…