Но прежде чем завести с девушкой об этом разговор, Иштулов решил посоветоваться с начальником цеха.
Чалдонов сухо заметил:
— Людей надо воспитывать, а не перебрасывать на плечи других. Так, чего доброго, вы мне оголите весь участок. А работать кто будет?
— Воспитывать, — выходя из кабинета начальника цеха, проворчал Иштулов, — Чего же вы до сих пор ее не воспитали?
Дома Аркадий пожаловался отцу на свои первые затруднения в работе. Не утаил и разговор с начальником цеха. Дескать, подумаешь, все только и умеют поучать да советы давать.
Архип Прокопьевич долго молчал. По выражению его лица Аркадий понял — не одобряет отец его настроений. Возможно, даже стыдится, что из его сына вышел не такой уж безупречный специалист, как он надеялся. Правда, не простое это дело — поставить на место зарвавшуюся девчонку. Да и не профессиональных качеств молодого инженера оно касается. Немало на заводе «трудных» людей. И все же не поправилось Архипу Прокопьевичу, что его сын обратился к начальнику цеха с такой вот просьбой — перевести на другой участок недисциплинированную работницу. Чтобы впредь Аркадию было неповадно искать легких путей в жизни и работе, Иштулов-старший укоризненно сказал:
— Как живучи дурные примеры…
— Ты это о чем, отец?
— На фронте, рассказывают, был один человек… Так он со всех концов страны собирал специалистов. Не для того, чтобы хорошо поставить дело, а чтобы самому жить спокойно, удобно, припеваючи. И что ты думаешь? Жил, как хотел. Нахватал орденов на всю грудь — с почетом встретили его дома. Одну должность ответственней другой дают. А люди его не уважают. Только как же можно жить на свете, если люди-то не уважают?!
— Ты о ком это, папа? — спросил Аркадий, впервые почувствовав, что в самом деле поступал не так, как следовало бы серьезному руководителю.
Аркадий Прокопьевич ответил не сразу. Сначала подумал, стоит ли называть фамилию этого недостойного человека. По молодости, неопытности сболтнет парень не к месту, новые возникнут осложнения…
— Уж не о нашем ли директоре? — высказал предположение Аркадий.
— Это как же ты догадался? — удивился Архип Прокопьевич.
— Слышал от людей на заводе, — ответил сын. — Он вроде бы и сюда собирается созвать своих дружков. Уже кое-кого из главных специалистов поджимает.
— Вот видишь, Аркаша, как живуча и летуча дурная слава. Сколько лет прошло, как далеко все это было, а долетела, не затерялась.
И, помолчав, добавил:
— Меня тоже на днях Иван Филиппович к себе вызывал. Прошлые заслуги мои стал припоминать… К чему, думаю, все это он? Оказывается, хочет окружить себя преданными людьми, чтобы, значит, как и раньше, мало работать, много иметь. Стал предлагать мне новые должности, с повышением, конечно. Но я сказал: «Нет, Иван Филиппович, больше того, что я имею, мне не потянуть, а без этого как же можно?» И ушел. По его виду понял — рассердился. Да черт с ним. Уйти с завода на пенсию хочу с чистой совестью перед людьми.
5
Анна крепко спала и не слышала, как уехал на завод отец. Домработница старушка Сухви с сожалением сообщила, что Иван Филиппович даже от чая отказался…
— А мама где?
— За матерью еще раньше прикатила из больницы машина с красным крестом. Не дают человеку поспать. Как только Уга Атласовна выдерживает…
— Из какой больницы? Из санатория, наверное?
— Для меня все равно больница, раз там лечат, — категорически заявила Сухви.
Анна умылась, оделась, наскоро перекусила и, положив в сумочку диплом и направление, пошла на завод. Сегодня ей предстоял разговор с главным инженером. Как встретит ее Чигитов? Какую работу предложит? Правда, ей можно бы об этом и не беспокоиться. Но молодой инженер Мурзайкина именно оттого, что ее отец — директор, и чувствовала себя не совсем уютно: очевидно, ей будут предлагать самые выгодные должности, перед ней будут заискивать. За глаза же станут осуждать, пойдут кривотолки. Как избежать всего этого?
Анна уже сожалела, что приехала в Вутлан, взяла направление на этот завод.
В приемной директора и главного инженера Анну остановила технический секретарь Галина Юркина. Она была излишне худа, широколица. Ее украшали только глаза, черные, продолговатые, слегка раскосые, под крупными тяжеловатыми веками. Они придавали секретарше задумчивую мечтательность.