Противник разбредшимся стадом отступал в сторону леса, местами вступая в рукопашную схватку. Чуть в стороне, в ложбине залегло до взвода колчаковцев. Командовал ими, видимо, боевой офицер, он организовал залповый огонь, один за другим начали падать красноармейцы.
Появился Ятманов, что-то закричал, показывая на ложбину, что именно, — Кируш не разобрал за трескотней выстрелов. Часть бойцов повернула за политруком. Кируш также побежал к ложбине, навстречу оранжевым вспышкам. Сошлись в рукопашной.
Впереди всех, размахивая винтовкой, точно дубиной, бежал Христов. За ним, не отставая ни на шаг, следовала Маня. Образовалась свалка. Чигитов, изловчившись, ударил прикладом по голове здоровенного солдата. В этот миг что-то огненное, горячее пахнуло ему в грудь. В глазах потемнело, голова закружилась, ноги подкосились, он упал…
Кируш лежал в бреду и громко стонал. Когда к нему возвращалось сознание, он с удивлением осматривал комнату, в которой находился:
— Где я? Что со мной?
— В заимке Чалдуна. Но не того, у которого мы с тобой батрачили, а у знаменитого, сибирского. Ты ранен, но скоро выздоровеешь и поедешь домой, — ответил Христов. А Маня, как всегда была рядом с ним и улыбалась, прижимаясь к его плечу.
— А мы с Тодором решили поехать на Украину или на Кавказ. Передавай землякам привет, — сказала она и сразу погрустнела, как будто почувствовала себя перед кем-то очень виноватой.
Кирушу вспомнились Харьяс и мать, которая так и не дождалась его молотить овес.
— Неужели я больше никогда не увижу их? — прошептал он и, мучительно закашлявшись, вновь потерял сознание. А когда пришел в себя и открыл глаза, увидел сидящих около своей постели командира отряда и Ятманова. Они о чем-то оживленно вполголоса беседовали.
Командир — бывший сормовский рабочий — часто повторял одно, новое для Кируша, слово «автономия». Чигитов, чтобы обратить на себя внимание, кашлянул. Командир отряда и политрук роты обернулись в его сторону:
— А, Кирилл, проснулся! Ты что же это так сплоховал, товарищ Чигитов! Быстрее надо выздоравливать и айда домой, в Чувашию, в Чувашскую Советскую Автономную область, — с особой значительностью проговорил командир. Он достал из кармана измятую газету «Правда» и сунул ее Кирушу.
Чигитов, дрожащими от слабости руками, поднес газету к глазам, поморгал веками, и начал читать то место, которое обведено красным карандашом. Это был декрет об образовании автономной Чувашии.
— Ну, что прочитал? Здорово, ведь правда! Я тебе дарю эту газету. Береги. И скорее выздоравливай. До свиданья, — сказал командир и, пожав руку Ятманову, ушел.
— Что значит «автономия»? — тихо спросил Кируш у Ягура, по-прежнему сидевшего на стуле среди комнаты. — Должно быть, образовано новое чувашское правительство?
— Да, наша большевистская партия заботится о трудящихся. Вот уже и новое советское правительство на местах организуется, и у нас в Чувашии… Ты еще очень слаб, Кируш, я не хотел тебя утомлять, но уж если ты интересуешься, я прочту тебе постановление недавно организованного чувашского ревкома.
Ятманов развязал обмотку на ноге, вынул аккуратно сложенную газетную вырезку и начал медленно, с расстановкой, читать историческое постановление, открывавшее новую страницу в жизни обездоленных чувашей.
Закончив чтение, Ягур взглянул на Кируша. Но его счастливое лицо тотчас же померкло. Чигитов лежал в холодном поту, мертвенно-бледный, с закрытыми глазами. Он снова был в забытьи…
6
Весной речка Эль набухнет, выльется из берегов, затопит пашни и луга, позвенит тысячами ручейков и, успокоившись, снова уляжется в свое просторное ложе. На удобренной плодородным илом пойме вырастает трава, высокая, как камыш.
Расчищенная лесная делянка вновь зарастет побегами, неукротимыми и буйными, как сама жизнь. Можно отвести воду из реки в канаву или рыбное озерцо, но свернуть ее с русла невозможно.
Кто родится с царскими замашками в голове, быть тому царем. Кому суждено появиться на свет с шишкой на лбу — до конца дней своих останется в немилости у судьбы.
Два брата орехи колют, но глупо думать, что они оба сыты — одному из них предназначено ядра есть, а другому — скорлупу подбирать.
Так было, так есть, так будет. Человеку никогда не вырваться из железной карды, очерченной неумолимым богом судеб — кэбе.
Элькасинский богач Чалдун любит об этом напоминать отчаявшимся людям. Утешение для них, правда, небольшое, но разумный человек должен все же понять, что выше своей головы не прыгнешь.