Леонид Васильевич был смертельно оскорблен:
— По какому это праву ты запрещаешь мне вернуться в свои родные места?! Как ты посмел думать, что я жду от тебя местечка потеплее! Пакостный человек, ты угрожаешь мне расправой за склоки? Это за какие же склоки, хотел бы я знать? Может, за правду святую, а? А ну, говори, жук навозный! — он из всех сил стукнул кулаком по столу. Задребезжали бутылки, рюмки, приборы…
Мурзайкин, багровый как вечерняя заря, предвещающая непогоду, молча схватил обеими руками бутылки, стал совать их в буфет.
— Да не бойся, — крикнул ему Иревли, — никуда не денется твое зелье. Никогда не прощу себе того, что пил с тобой.
— Ты перепил, Леонид, перепил, — стал успокаивать его Иван Филиппович. — Ты вот что: чтобы не скомпрометировать себя, ложись-ка у меня да проспись. А завтра сам поймешь, хорошо ли ты себя вел. Пойдем уложу тебя.
Иревли с ненавистью и презрением оттолкнул трясущиеся руки Мурзайкина:
— Не прикасайся ко мне! «Скомпрометировать»! Скажи уж честно: за себя боишься! И правильно делаешь. А оставаться у тебя — ни за что! На это и не надейся: совесть заест. Прощай, Мурзайкин! Бесчестный ты человек!
Леонид Васильевич, пьяно покачиваясь, сдернул с вешалки свой плащ и, волоча его по полу, скрылся за дверью.
Через несколько дней Сергей Чигитов, задержавшись после совещания в кабинете директора завода, сообщил:
— Райком партии подобрал нам редактора заводской многотиражки. Кого бы вы думали?
Иван Филиппович сбросил с носа очки.
— Что за забота? Разве мы сами не могли найти человека? — Где-то в глубине мозга Мурзайкина все это время тлело опасение, что именно этот путь к нему на завод может избрать Иревли.
— Могли, конечно, но… Зато какой редактор! Старый газетный волк, участник войны, танкист… Я уверен, что теперь наша многотиражка будет соперничать с лучшими газетами города. Не догадываетесь, о ком речь? — Главный инженер был искренне убежден, что очень обрадует Ивана Филипповича.
— Сергей Кириллович, ты все еще живешь давними, устаревшими представлениями о людях. Тебе четвертый десяток, а восторженности как в абитуриенте, зачисленном в институт. Не солидно это как-то, несолидно, дорогой, — стараясь сдержать свой гнев, тяжело подбирая слова, начал Мурзайкин. — Редактором должен быть молодой, энергичный, хорошо знающий производство человек… Ну, а Иревли? Ведь ты о нем говоришь? — в глазах Ивана Филипповича вспыхнула надежда — вдруг он ошибся? Но Чигитов, подтверждая, кивнул головой. — Леонид Васильевич старый, больной, озлобленный неудачами человек… И, по-моему, даже спившийся… Как же ты, Сергей Кириллович, поверх моей головы, согласился с этой кандидатурой? Да еще, наверное, расхваливал перед райкомом…
— Я просто сказал, что давно знаю Леонида Васильевича…
— Скажи честно, в чем дело? Почему ты в последнее время начал ставить мне палки в колеса? В директора захотел?
Чигитов был ошарашен.
— Да вы что, Иван Филиппович? — наконец, отозвался он. — Какие палки, в какие колеса? У вас есть кто-то другой, что ли, на должность редактора? Но… Что можно иметь против Иревли? Он же честнейшей души человек, работяга…
— Вот что, Сережа, — неожиданно переходя на дружеский тон, заявил Мурзайкин. — Нам с тобой ссориться нет никакого резона. Правильно я говорю? Так вот, сделай так, чтобы духа Иревли на моем заводе не было…
— Но, Иван Филиппович, что я могу сделать? — удивился Чигитов. — Тем более что Леонид Васильевич уже выехал в Москву за семьей.
— Ну, как знаешь, я тебя предупредил. — Мурзайкин гневно вскинул свой огромный, в лопату, подбородок, в знак того, что разговор окончен…
7
Когда Чигитов вышел из кабинета директора, его окликнула секретарша:
— Сергей Кириллович, вам письмо. От жены, кажется, — Галина протянула главному инженеру конверт, а сама не спускала глаз с его лица. Она заметила, что Чигитов утомлен, чем-то озабочен. Ах, если бы она имела право выразить ему сочувствие! А вот то, что Сергей Кириллович взял из ее рук письмо совершенно равнодушно, как нечто привычное, служебное — это очень обрадовало Галину. Она даже рискнула сделать следующий шаг:
— Очень любит вас Полина Яковлевна, так часто пишет… Хотя бы быстрее переезжала, а то ведь трудно вам одному.
Секретарша надеялась услышать от Чигитова что-нибудь вроде: да какая уж там любовь!
Кто не понимал, что их давно связывало лишь брачное свидетельство. Многие посмеивались над Чигитовым: боится, мол, за свою должность, поэтому не идет на разрыв.