— А мне и это хороша, — обиженно ответил Аркадий.
— Да я и не говорю, что она плоха, но уж слишком миниатюрна, — упорствовал Иван Филиппович.
— Я жениться не спешу, так что до свадьбы подрастет.
— Что мала — полбеды, — отозвалась Александра Макаровна, — Это раньше бывало в деревнях выбирали невест покрупней да посильней, для тяжелых работ пригодных. Я уж об этом молю бога, чтобы характер был добрый да уживчивый.
— Да, уж характерец у Пиньпи Каштановой что надо! — хитро подмигнув Аркадию, сказал Мурзайкин. — Ну, да это дело молодых. А наша стариковская забота совсем другого рода. — Иван Филиппович вынул из кармана записную книжку, ручку-самописку.
— Так что, писать? На какую квартиру претендуете — на двух- или трехкомнатную?
— У нас на заводе есть семьи с грудными детьми по частным квартирам маются, — сказал Архип Прокопьевич. — А мы как-никак в собственном доме живем. В тесноте, да не в обиде.
— Вот всегда так, — жалобно произнесла Александра Макаровна. И, поняв, что с квартирным вопросом покончено, обиженно хлопнув дверью, вышла из дома.
— Я решил в первую очередь обеспечить жильем передовых людей завода, так что брось скромничать, — заявил Мурзайкин. — Если сам смирился с таким вот допотопным бытом, сыну-инженеру не мешай культурно жить. Правильно я говорю, Аркадий Архипович? Хибару эту загоните на дрова, а ордер на квартиру я вам гарантирую. Хватит прибедняться. Рабочий стаж у тебя, Архип Прокопьевич, помнится, с первого года первой пятилетки? То-то, брат! Если не теперь, то когда же нам, старикам, пользоваться благами социалистического общества? Ну, бывайте здоровы!
Как только Мурзайкин ушел, Александра Макаровна напустилась на мужа:
— Архип, да ты по причине старости ума не лишился? Такой человек к тебе пришел, всей душой расположенный… А он — только хмурится да смотрит исподлобья! Квартиру ему силком навязывают, а он так и отбрыкивается, так и отбрыкивается…
— Вот именно, силком навязывают, — перебил жену Архип Прокопьевич. — А знаешь ли ты, Александра, чего за это хочет от меня Мурзайкин? То-то вот! А говоришь! Хочет он, чтобы я на старости лет совестью своей поступился, против Сергея Кирилловича пошел. Не ладит директор с главным инженером, интриги против него всякие заводит. Дошел до того, что Пухвира Явушкина разыскал, заставил жалобу на Сергея Кирилловича написать в партком: за отца, мол, не признает, помощи на старости лет не оказывает. А кто же не знает, какой отец он Сергею? Негодяй он, а не родитель! Узнала об этом Харьяс Харитоновна, обратилась в областной комитет партии. Рассказала, что в трудовом лагере, где она во время войны находилась, Явушкин на немцев работал, то ли охранником, то ли конвоиром был. Даже доказательства какие-то представила. На днях собираем партком, чтобы обсудить все эти дрязги. Кто-то из обкома партии приедет. Вот Мурзайкин и подкупает государственным добром людей. А я-то остался за секретаря парткома: сам-то он в отпуске, в санаторий уехал…
— Вон оно какое дело! — возмутилась Александра Макаровна. — А что же ты, старый партеец, сразу мне всего этого не объяснил? Я бы его, проходимца, за такое дело так встретила!..
— А вот за тем и не объяснил, — улыбаясь, сказал Аркадий.
— И теперь не стоило, да ведь загрызла бы… — укоризненно уточнил Архип Прокопьевич.
Когда мать вышла, Аркадий сказал отцу:
— На заводе все на стороне Чигитова.
— Вот Иван Филиппович и заволновался. Чувствует, что может с высокого поста свалиться.
— Не думаю, чтобы дело дошло до такого: у него тыл крепкий. Всюду связи, друзья, знакомства.
— Многое зависит от Сергея Кирилловича. Если он, по деликатности своей, будет только защищаться, директор отделается легким испугом. Если же поведет себя принципиально, наступательно…
А Мурзайкин уже был в семье пострадавшего рабочего. Выразил его отцу и матери сочувствие по поводу несчастья, осведомился, дома ли невестка.
— Сейчас ее позову. Целыми сутками, бедная, просиживает в больнице у постели мужа. Недавно вернулась, так вот легла отдохнуть. — Старая мать была польщена посещением такого важного человека. У нее на глазах даже слезы просохли.
— Здравствуйте, милая, — сердечно приветствовал Мурзайкин молодую женщину. — Понимаю, понимаю, как вам сейчас трудно. Но где уверенность, что труднее не будет? — Все трое, не поняв, куда клонит важный гость, испуганно уставились на него. Иван Филиппович охотно объяснил, что имел в виду: — Я беседовал с главным врачом больницы. Он мне откровенно сказал: большая поверхность тела поражена, опасно для жизни.