Обе женщины зарыдали. Отец пострадавшего возразил:
— Странно, я тоже с главным врачом беседовал, он мне объяснил, что опасно для жизни, если третья часть тела обожжена, а у него много меньше.
Но женщин успокоить было нелегко:
— Врачи, они такие, родным никогда правды не говорят. Милый мой сыночек, неужели ты навсегда покинешь нас?! — в голос зарыдала мать.
Мурзайкин уже был не рад, что так далеко зашел.
— Что бы там ни случилось с вашим мужем и сыном, завод не оставит вас в беде. У меня есть возможность оказать вам единовременную материальную помощь из директорского фонда. Я уже издал приказ об этом. За деньгами завтра зайдете и бухгалтерию. Вижу, и квартирка у вас тесновата. Специально зашел, чтобы проверить, как вы живете. Постараемся и в этом помочь. Но все это, так сказать, одна сторона дела. А вдруг случится беда? Ребенок останется сиротой, без средств к существованию. Советую подписать вот это заявление. И ваше будущее будет обеспечено.
Иван Филиппович положил на стол отпечатанный на машинке лист, достал из нагрудного кармана ручку.
Первым ознакомился с заявлением отец семейства. Потом он протянул его невестке. Та прочитала, отодвинула листок подальше от себя:
— Надо бы с мужем посоветоваться, — сказала она. Мурзайкину эта предусмотрительность не понравилась: подумаешь, какие осторожные да принципиальные! Он готов был взять заявление обратно, но жена пострадавшего уже прятала его в свою сумочку. Не вырывать же из рук!
— Хорошо, пусть он прочтет, вместе подпишете и завтра занесете мне. Лично мне, — подчеркнул он. — Договорились? А об остальном я позабочусь сам… Всего доброго!
Мурзайкин хотел еще завернуть к Альдиарову, но подумал: тот свой человек, и сам знает, как ему вести себя, и чем эта преданность будет оплачена…
Решив так, Иван Филиппович погнал машину за реку Эль, в лес. Там, неподалеку от большака, в укромном местечке в тени старых мощных лип приютился ресторан «Дубрава».
Директор ресторана, Анфиса Терентьевна, встретила Мурзайкина, как всегда, радушно. Она велела для полной конспирации загнать машину в складское помещение и повела гостя в свой кабинет. Туда уже был подан изысканный ужин.
— Только у тебя и отдыхаю душой, — признался Мурзайкин, привлекая к себе полногрудую, мягкотелую Анфису. — Особенно, если неприятности по работе.
— Ох, Иван Филиппович, дознается жена, что ты сюда зачастил, будет тебе головомойка!
— Я уже говорил тебе — нет у меня жены. Есть мать моей дочери, врач, которая живет только своей работой.
— Странно как-то у вас… — продолжала допытываться Анфиса. — Она ночует в своем санатории, ты — у меня. А в семье — ни скандалов, ни драк. Или скрываешь от меня?
— У нас полное доверие. Я не сомневаюсь, что она спит в своем кабинете, у нее нет оснований подозревать, что я… провожу ночи в загородном ресторанчике.
— И все же ты не любишь меня, — шла ва-банк коварная любовница, трогательно пригорюнившись.
— Это еще что за новости? — оскорбился Мурзайкин.
— Если бы любил, совсем ушел бы от нее. А то что получается? Любовь справлять ко мне едешь, а семейную жизнь создаешь с ней. Обидно мне от этого делается.
— Ну, брось, брось, опять за свое, говорил ведь, как выйдет замуж дочь, так и порешу с женой, разведусь.
— Что-то твоя доченька не торопится замуж. То ли разборчивая очень, не в папашу, то ли с изъяном каким — не берут.
— Ну, ты дочери моей не касайся. Не для твоих грязных рук занятие!
— Ах вот как! — оскорбилась Анфиса. — Значит, мои руки грязные для твоей дорогой доченьки? Да? Грязные? А ну, повтори, боров ты прожорливый! Зачем же, как приспичит, целуешь эти самые руки?!
— Да замолчи ты, дура, замолчи, люди услышат, — неловко стал успокаивать ее Мурзайкин.
— А мне плевать, что услышат, пусть слышат! Я женщина одинокая, ни перед кем отчитываться не обязанная, не то что ты!
Иван Филиппович налил себе стакан водки, залпом выпил. Ткнул вилкой в одну тарелку, в другую: ничего есть не хотелось. А Анфиса еще громче кричала:
— Вот зачем ты сюда повадился — на бесплатное угощение! Бессовестный, нахал, одинокую женщину объедаешь. А еще директор, красную книжечку в кармане носишь.
— Анфиса, да замолчишь ты, наконец, или нет? — Мурзайкин не знал, что предпринять, чтобы унять женщину. Налил себе еще стакан водки, потянулся к рюмке Анфисы.
— Хватит дуть, беспутная душа твоя! Она денег стоит, — закричала та, вырывая из рук Ивана Филипповича бутылку.