— Слушай, да ты, по-моему, уже с кем-то напилась до чертиков! — сообразил раздосадованный гость. И окончательно сник, почувствовав себя обворованным средь бела дня.
— А тебе какое дело? Ты, что ли, расходовался? Ты за себя боишься заплатить, не то чтобы одинокую женщину поддержать.
Мурзайкин в сердцах выхватил из внутреннего кармана десятку, бросил ее на стол.
— На вот, подавись! Думал, женщину нашел, а она, оказывается, обыкновенная шлюха, паскуда. — И, пометавшись по кабинету, выскочил на улицу.
А вслед ему неслось:
— Я тебе покажу, какая шлюха. Я тебе этого так не оставлю, помяни мое слово, боров беспутный!
Никогда еще Иван Филиппович не чувствовал себя таким обиженным, несчастным. Да что это в самом деле? Любовница, грубая, бесчестная женщина, всякий раз запускающая руки в его карманы, посмела испортить ему настроение, так оскорбить. Да уж ладно, если все этим и кончится, но ведь она еще чем-то угрожает. А что, если возьмет, да и напишет или расскажет обо всем Уге? Он представил, какое страдание появится на красивом, благородном лице жены. Она, конечно, не станет упрекать его, осыпать, как Анфиса, бранью. Только еще больше отдалится, уйдет в свою работу.
Ивану Филипповичу стало не по себе: унизиться до какой-то беспутной торгашихи! Стало жаль жену: ведь она лучше всех тех женщин, которых он знавал. Зачем же он так ее обижал, обворовывал себя? Все, конец распутству! Так недолго остаться и без семьи на старости лет.
Иван Филиппович почувствовал, как его грудь прямо-таки распирает от любви и уважения к жене, такой милой, красивой, благородной и интеллигентной. С этого часа он будет принадлежать лишь ей. Он постарается искупить свою вину, добиться прощения. Уга добрая, сердечная, чуткая, она непременно поймет его, все простит.
Домой Мурзайкин приехал почти успокоенный принятым решением. Вот сейчас он бросится к жене, расцелует ее, и в семье навсегда восстановятся мир и согласие.
— Женушка! — с порога ласково крикнул он. — Где ты там? Я хочу тебя видеть.
Но ему навстречу вышла дочь.
— Что это с тобой, отец? — удивленно спросила она. — Выпил лишнего, что ли?
— Выпил, но не лишнего, а чуть-чуть, для душевного покоя и равновесия. И хочу видеть свою милую женушку, твою мамочку. Где она?
— Ты же знаешь, где: на работе, в санатории.
— Почему не дома? Я хочу, чтобы моя жена была дома!
— Она, видишь ли, не знала, что ты сегодня опять не заночуешь в… своем служебном кабинете.
Анна с такой брезгливостью посмотрела на отца, что тот ужаснулся — им все известно.
Это было очень не вовремя: предстояло заседание парткома, и кто знает, чем оно для него кончится?
12
Рано утром Мурзайкину позвонил заместитель секретаря парткома Иштулов:
— Иван Филиппович, здравствуй. Вчера вечером к нам на завод приехал инструктор промышленного отдела обкома партии Христов. Вызывал меня, беседовал с главным инженером, просил разыскать тебя. Допоздна искали по всем телефонам — не нашли.
— Знаешь, ведь, где я был, — с упреком произнес Иван Филиппович. — Обследовал жилищные условия трудящихся. Так бы и сказал.
— Дак я так и объяснил Тодору Гроздановичу. Он ничего, просто ставлю тебя в известность. Ну и чтобы нигде не задерживался, вовремя прибыл на завод. Христов обещал приехать часам к девяти.
— Какое у него настроение? — не смог скрыть беспокойства Мурзайкин.
— Да трудно сказать, — дипломатично ответил Архип Прокопьевич. — Никаких замечаний, выводов не делал. Только задавал вопросы, слушал, кое-что записывал. Просил сегодня собрать расширенное заседание парткома. Договорились на десять утра.
— Ну, это ладно, понятно, но не уловил, как он настроен в отношении Чигитова? Поддерживать будет или… как? Ведь такой несчастный случай по его вине, — нетерпеливо допытывался Мурзайкин.
— Не знаю, ничего не говорил, — повторил Архип Прокопьевич. — Но вообще-то, по-моему, он хорошего мнения о Сергее Кирилловиче.
— Христов давнишний приятель Чигитовых. Можно сказать, родственник. Разве он может быть объективным в оценке сложившейся обстановки?
— Постой, постой, Иван Филиппович. Какой же он, болгарин, родственник чувашам Чигитовым? — не понял Иштулов.
— Он в молодости ударял за матерью Сергея, Харьяс. Не исключено, что дело и дальше тогда у них зашло…
— Ну, Иван Филиппович, — с укоризной заметил Иштулов, — ты уж извини меня, но на таком уровне лучше бы нам не говорить.