— Ну, а если признать, что должен быть, значит, это и неаморально, — заметил Иревли. — Что же тогда ставится человеку в вину?
— Руководителю нужно жить так, чтобы не было никаких сомнений, подозрений, — вновь бросил реплику Мурзайкин. — Почему Чигитов не берет жену к себе?
— Сергей Кириллович ответит на этот вопрос в своем выступлении, — сказал Архип Прокопьевич. — У тебя, Леонид Васильевич, все? Пожалуйста, товарищ Саркамышев.
Главный технолог был краток.
— Всем ясно, что директор завода Мурзайкин организовал травлю главного инженера. Несчастный случай, происшедший на заводе, это только повод, да и то очень неудачный. Дело тут в том, что Сергей Кириллович не позволяет Мурзайкину чинить на заводе произвол. Кому не известно, как Мурзайкин выживал некоторых специалистов, в частности меня, чтобы посадить на наши места своих дружков. Вот Мурзайкин и решил сначала избавиться от несговорчивого главного инженера. Только знайте, Иван Филиппович, мы вам не позволим этого сделать.
В это время отворилась дверь и вошла молодая женщина.
— Ой! — сказала она, увидев, как много здесь людей. — Извините. У вас собрание, наверное?
Ее тотчас узнал Мурзайкин. Это была жена пострадавшего рабочего.
— Вы ко мне, — не спросил, а как бы напомнил Иван Филиппович и вскочил со стула. — Пожалуйста, подождите меня в приемной. Я сейчас выйду к вам.
Но женщина, очень независимо, даже с обидой в голосе ответила:
— Вовсе не к вам. Муж прочитал бумажку, которую вы вчера нам принесли на подпись и сказал: эту филькину грамоту подписывать не буду. Никаких алиментов мне не надо — не беременная баба. Сам, говорит, нарушил, сам по справедливости и страдаю. Другой раз умнее буду. А это велел отнести в партком, секретарю. Кому отдать?
— Я за секретаря, — сказал Иштулов, — Давайте мне.
Женщина подошла к столу, протянула Архипу Прокопьевичу лист бумаги. Мурзайкин хотел его перехватить, но тот, укоризненно качнув головой, не позволил этого сделать. Жена пострадавшего заметила:
— Там все — и заявление вашего директора и резолюция моего мужа… До свидания.
В парткоме долго стояла стыдливая, неловкая тишина…
Мурзайкин пришел домой, когда жена и дочь садились ужинать. Увидев его, обе удивились:
— Ты что это так рано?
— Все! Рассчитался под чистую: выгнали с работы как последнюю собаку! Сегодня же бюро горкома утвердило решение парткома. Как рассчитали — все в один день! Припомнили и кое-какие промашки в военные годы, и грешки, когда был на должности председателя исполкома… Хорошо еще, если пенсию приличную назначат… Выпить у нас чего-нибудь найдется? — Иван Филиппович сел за стол, уронил голову на руки. — Нет, бывает же такое. Всю жизнь сами выдвигали, награждали, хвалили… И вот — бац! Как обухом по голове!
Он ждал, что его сейчас забросают вопросами: как все это произошло, кто посмел так обойтись с ним? Последуют слова участия, утешения. Тогда-то он преподнесет еще один сюрприз, расскажет, как вероломно вел себя Альдиаров, которого он уже считал своим зятем. А ведь именно для него он всеми силами освобождал вторую на заводе должность — главного инженера.
Жена, продолжая спокойно, как бы не слыша мужа, переговариваться с дочерью, пододвинула к Ивану Филипповичу тарелку, ложку.
— Вы мне выпить, выпить дайте, а то ничего в глотку не полезет! — зло прикрикнул он на женщин.
Уга Атласовна оскорбилась, одернула его:
— Советую взять на полтона ниже. Здесь, как, впрочем, и на заводе, нет провинившихся перед тобой.
Это был уже повод выразить свое возмущение людьми:
— Нет провинившихся? Ты в этом уверена? Твой будущий зять меня предал в самый трудный момент моей жизни, как иуда! А ведь я для него старался, шел на риск. Для него и твоей дочери!
— Напрасно старался. Анна давно поняла, чего он стоит, и порвала с ним. Это, во-первых. Во-вторых, кто тебя просил таким гнусным путем, как говорят «устраивать жизнь своей дочери»?
Мурзайкин оторопел:
— Анна, это правда?
— Что?
— Что ты порвала с Альдиаровым?
— А что и когда меня связывало с ним?
— Вот они ваши женские штучки: все шу-шу-шу, по секрету от отца.
— Надо стать отцом и мужем, чтобы у семьи от тебя не было тайн, — заметила Уга Атласовна.
— А то я не был отцом и мужем… Одеты, обуты, всем обеспечены, — и никакой благодарности. Дурак, старался…
— Уж так расстарался, на люди стыдно показаться, — отвечала Уга Атласовна. — Сегодня случайно встретила Харьяс Харитоновну, к сыну приехала. Так она хотела мимо пройти, не пожелав со мной остановиться, поговорить. Я едва выпытала у нее, в чем дело… Анна, правда, говорила мне, но я не думала, что твоя вражда с Сережей Чигитовым так далеко зашла. Как ты посмел рассказать Сергею Кирилловичу о негодяе Явушкине? Парню тридцать пять — тридцать шесть лет, а он до сих пор не знал об этом гнусном человеке. И никто, вдумайся, никто, кроме тебя, не посмел омрачить его жизнь этим напоминанием!